Застрявшая в трубах, моя любовь

Сейчас я подвизаюсь разнорабочим в Москве, а около года тому назад находился в провинциальном поселке городского типа, на местной ТЭЦ в должности машиниста-обходчика, а ещё — на грани самоубийства.

Туда меня привела вполне себе простая судьба: Ивановский энергетический, практика, диплом, поиски работы по специальности, поиски хоть какой-то работы, и, наконец, трудоустройство — куда взяли.

Я давно хотел рассказать вам, люди, историю своей единственной за всю жизнь настоящей любви, и теперь, кажется, готов это сделать. Верю, что таким историям всё ещё есть место в нашем мире гаджетов и интернета. А моя отличается таким своеобразием, что я счел необходимым опубликовать ее именно в тор-сети. По той же причине, прошу, даже не пытайтесь идентифицировать меня по деталям рассказа. Давайте просто перенесемся из реалий мегаполисов и тонкой импортной электроники в атмосферу ржавеющих титанических механизмов и контекст застроенного серыми панельками захолустья. В год окончания ВУЗа я запаковал свои скромные пожитки, перепроверил пришедший по факсу подписанный оффер и приехал в достаточно удаленный от цивилизации сонный поселок, чтобы заступить в первую свою официальную должность.

И да. Все это правда.

Поселок, имя которого не имеет принципиального значения, был населен парой десятков тысяч людей, ни с одним из которых у меня, как оказалось, не было ничего общего. Подписав трудовой договор, я обеспечил себя жильем, едой и непреходящим чувством какого-то экзистенциального одиночества. Если вы выросли в городе, который можно пройти пешком из конца в конец за пятнадцать минут, то можете представить это ощущение. Я прожил там в общей сложности восемнадцать месяцев, впитывая эмоциональный фон места, в котором не происходит как бы вообще ничего. Как колонии грибов в чашке Петри живут такие городки, и жизнь во всем её многообразии самодостаточно бурлит в трагично ограниченном пространстве под стеклом — но вам придется вооружиться микроскопом, чтобы разглядеть хоть что-то из нескончаемой и лишенной всякой осмысленной цели драмы жизни.

Я чувствовал себя обманутым и лишним. Скука стала моей основной доминантой, бескрайняя, как покрытые снегом озимые поля вокруг города. Я общался с людьми, с кем-то даже завел дружбу. Мне нравились люди — мне не нравился я сам, и чем дальше, тем сильнее. Ритм маленького городка убаюкивает сознание, и я исправно ходил на работу, по магазинам, смеялся в курилках, вечером пил недорогое пиво и смотрел сериалы. Присматривался к девушкам. Корневая система города так и не приняла чужеродный объект, но позаботилась о том, чтобы плотно окутать его своим мицелием.

Город возник и разросся как необходимое дополнение к телу огромной тепловой электростанции. Испускающий пар и дым, мерно ревущий левиафан расположился на берегу крупного водохранилища, вырабатывая свет и тепло из газа, воды и угля, сгорающего в титанических топках энергоблоков общей мощностью в три тысячи мегаватт. В конечном итоге, я получил работу, близкую к моей специальности, и не находил в длящемся продолжении своей жизни никаких ощутимых преимуществ по сравнению с альтернативой — небытием.

В обязанности машиниста-обходчика входит контроль и обеспечение бесперебойной работы всех механизмов турбинного цеха. Обходчик (если не даром ест свой хлеб) знает, для чего нужна каждая, самая крохотная трубочка в безумном на первый взгляд переплетении трубопроводов, насосов, парогенераторов — пищеварительной системе монструозной конструкции. В целом, работу на энергостанции можно даже назвать романтичной, если вам близок этот сорт мрачноватой романтики. Я слышал, что в Японии имеют хождение специфические фотоальбомы, посвященные объектам тяжелой промышленности. Я понимаю тех, кто любуется фотографиями залитых оранжевым светом ламп накаливания цехов и промышленных комплексов.

Представьте себе несколько квадратных километров территории станции, два административных здания, три котлотурбинных цеха и десять независимых энергоблоков, расположенные на ней, не говоря уже о десятках других цехов, ангаров, гаражей, цистерн и построек. Две трехсотметровые трубы, доминирующие над станцией и всем городом, видимые издалека, непрестанно извергают клубы дыма и искры остаточных продуктов горения, нагнетаемые чередой бочкообразных воздухососов. Ревущие топки — каждая размером с многоэтажный дом — заключают в себе горелки, превращающие поток в пыль измолотого угля в стабильные протуберанцы всеуничтожающей энергии. Перегретый пар и кавитирующая вода под почти венерианским давлением несутся по раскаленным толстостенным трубопроводам полуметрового диаметра.