Призраки

— Я полагаю, она призрак, — заявил профессор Сакаи в свойственной ему манере перепрыгивать с темы на тему, проворно, будто лягушка.

Моя рука замерла, не донеся до губ бокал.

— О ком вы? — спросил я, и профессор ответил, ослепительно улыбаясь:

— Ваша девушка, естественно. Мне кажется, она призрак. Ёкай.

Я вежливо кивнул и сделал глоток превосходного местного виски. За окнами ветер взбивал жирную и аппетитную пену сакуры. Розовые волны проливались на брусчатку, затапливали улицу. Прохожие отмахивались от снега из лепестков, как отмахиваются от тополиного пуха у меня на родине.

Посещать этот бар стало нашей с профессором традицией, и за месяц я успел привыкнуть к чудачествам своего товарища. Жизнерадостный толстяк с ироничным прищуром, он работал преподавателем в институте иностранных языков, и студенты обожали его. Главным коньком Сакаи были японские привидения во всём их пёстром многообразии.

— Это юрэй, — пояснял он, рисуя на салфетке иероглиф «душа». — А это — ёкай. — Он записал иероглиф «волшебный» и добавил второй — «нечто странное». — Ёкай — призраки-монстры. Очень важно, молодой человек, ничего не перепутать.

Профессор рассказал мне о Садзари-они, превратившихся в нечисть улиток, охочих до мужских яичек. И об ожившем зонтике Каракаса-обакэ, вполне безобидном, и о Фута-куси-онна, ужасной женщине с дополнительным ртом на затылке.

Я подозревал, что сам добрый профессор Сакаи — тайный ёкай, эдакий тролль, приманивающий путников историями. Заслушаешься, зазеваешься, и он слопает тебя и запьёт виски.

Но чтобы призраком была Юки — об этом я не задумывался.

— С чего вы взяли, — сказал я, — что Юки — моя девушка?

— Ах, бросьте! — фыркнул Сакаи. — Вы влюблены в неё, влюблены в ёкай.

Я смущённо потупился. Неделю назад, выпив больше обычного, я поведал профессору о Юки — тогда я ещё не знал её имени. И профессор отругал меня за робость и велел завтра же познакомиться с ней вместо того, чтобы вечно играть в гляделки. Я пообещал ему и сдержал слово.

— Она не похожа на оживший зонтик, — заметил я.

Мы оба умели молоть чепуху с убийственно серьёзными минами.

Аргумент не подействовал на моего приятеля.

— Многие ёкай принимают обличье симпатичных девушек. Вы упоминали, что она хороша собой?

В памяти всплыли огромные глаза Юки, светло-карие, почти золотистые. Чёрный шёлк её волос и мрамор высокого лба.

— Настоящая красавица, — сказал я.

— Дзёре-гумо, например, прячут под маской юной красоты личину паука. Надеюсь, она не Дзёре-гумо.

— Но, сэнсэй, исходя из вашей логики, все девушки — монстры.

— А вы в этом сомневаетесь? — упорствовал Сакаи. — Что же, поразмыслите вот о чём. Вы встречаете Юки только вечером.

Здесь он был прав. Впервые я увидел её по дороге из университета в общежитие. Поезд рассекал сумерки. Над городом, над современными офисными зданиями и черепицей старых кварталов, над огнём реклам и огоньками бумажных фонарей. Юки стояла в конце вагона, подняв к поручню изящную руку, воздушная, тонкая, с изумрудной черепашкой на груди.

С тех пор вид из окон потерял для меня прелесть. Я как одержимый искал незнакомку среди пассажиров и не садился в вагон, если она опаздывала.

Конечно, я хотел заговорить с ней, но стеснялся акцента и находил сотни причин сохранять анонимность. До прошлого понедельника.

— Веский довод, — сказал я.

— Ловите второй: вы никогда не видели её лица.

Я поник, соглашаясь.

Глаза, волосы, точёная фигура. Но её лицо оставалось для меня секретом, который будоражил и лишал сна.

— Классика, — хлопнул в ладоши Сакаи.

Я оглядел полутёмный бар. Указал на блондинку в марлевой маске, сидящую за соседним столиком. Сунув под маску трубочку, женщина пила коктейль.

— В наших широтах маски носят во время эпидемии гриппа, но у вас это распространённое явление, не так ли? Даже определённая мода. Аллергия и всё такое. Как называется растение, которое цветёт в Японии весной?

— Криптомерия, — буркнул профессор и почесал нос. — Но у ёкай не бывает аллергии. У них бывает пасть с заточенными зубами.

В голове зазвучал голос Юки, нежный, как звон ветряного колокольчика.

— Вы преследуете меня?

— Нет, что вы. Я… я живу в станции… То есть, в станции от вас. Собрался пройтись пешком и…

Мы стояли на платформе, лицом к лицу, вернее, лицом к сиреневой маске, чуть шевелящейся от её дыхания. В жесте, которым она заправила за ушко смоляную прядь, не было ни скованности, ни беспокойства.

— Я могу проводить вас, — предложил я, осмелев.

Она посмотрела мимо меня на гривастую громаду парка Мино. Парк походил на живое существо, пса с глазищами фонарей, и я припомнил историю Сакаи про Мокумокурэн, храм, в котором обитали мириады глаз.