Дела давно минувших дней…

1935 год, Хогсмид

«Когда только метель закончится? Ни неба, ни земли не видать…»

За крошечным окошком, из которого немилосердно тянуло холодом, бесновался снежный вихрь, грозя вынести ****** раму ко всем чертям. Острые крупинки злобно барабанили по едва державшемуся в пазах стеклу, а завывания ветра напоминали стенания неупокоенных душ и пугали почище воя банши.

Тусклый свет свечи, противно чадящей козьим жиром, выхватил из кромешной тьмы убогой комнатушки отражение высокого угрюмого мальчика с черными взъерошенными волосами. На бледном вытянутом личике, перекошенном недавней страшной простудой и нервной горячкой, злобно и непримиримо сверкнули тёмные глаза. Мальчуган сжал зубы и, прихватив свечу худой заледеневшей рукой, прошёл к кровати. Камин почти прогорел, дров осталось самое большее на неделю; согреться не было никакой возможности, кроме как под двумя одеялами из овечьей шерсти, заботливо выстеганными матушкой еще летом.

Он, не раздеваясь, нырнул в постель и укрылся с головой.

Убийственный хлад выстуженных за день ветхих простыней сдавил лёгкие. И это несмотря на фланелевую рубашку и теплую вязаную жилетку поверх неё! Из левого уха, с трудом вылеченного матерью две недели назад, снова выстрелило молнией прямо в мозг, а оттуда боль, пропахав себе путь по искаженным судорогой лицевым мышцам, ударила в глаз и взорвалась кроваво-красными потёками под закрытым веком.

Мальчик громко вскрикнул и заплакал.

— Антоша! Сыночек! Что с тобой?!

Когда боль чуть утихла, он открыл глаза и увидел, что мать — осунувшаяся, белая как мел от страха за него, — сидит рядом на постели.

— Как ты, милый? Скажи что-нибудь.

Ответом был лишь тяжёлый вздох и едва слышное шмыганье носом.

— Простите, матушка. Опять в ухе стрелять начало. Больно очень…

Мать всплеснула руками.

— Тебе бы выпить горячего молока с мёдом, сразу станет легче. А завтра я схожу к миссис Тагвуд и куплю у неё Бодроперцового зелья. Она — зельевар; наверняка самые нужные зелья дома держит.

— Матушка, — ребенок с трудом приподнял голову, — на какие деньги вы его купите? У нас ведь почти ничего не осталось.

— Не твоя печаль, Антонин. Не могу больше видеть, как ты мучаешься. Да и дрова вот-вот закончатся. Продам фамильные серьги с лалами ¹, что на мне были в тот день, и дело с концом. А твой отец когда еще появится. Да и… — она не договорила и надрывно закашлялась.

«Да и появится ли вообще», — мальчик мысленно закончил страшную фразу и устало опустил лохматую головёнку на подушку.

Через минуту мать появилась в комнате с железной кружкой в руках, покрытых цыпками.

— Давай, родной, присаживайся. И согреешься, и уснешь не голодным. Только аккуратней, не обожгись. Погоди, дай-ка, я тебя укутаю потеплее.

Загрубевшие от работы, но всё равно ласковые руки матери поддёрнули одеяло и подоткнули его со всех сторон. Через минуту Антонин прихлебывал горячее молоко, а мать, ласково глядя на него, лишь тихонько вздыхала и неодобрительно качала головой в те моменты, когда он слишком уж шумно втягивал через обветренные губы очередной сладкий глоток.

Наконец Антонин передал пустую кружку матери, улегся и укрылся с головой.

— Матушка, зачем мы здесь? Почему оказались в этом гиблом месте?

— Британия, сынок, родина твоих предков. Придется как-то устраиваться, что уж тут поделать. Так решил твой отец.

— Это всё из-за тех скотов-простецов, да, мама? Большевиков?

— Да, сынок, всё из-за них и их трёклятой революции. Как представлю, что там с отцом случилось…

Мария Долохова опустила голову и тихо заплакала.

— Не плачьте, матушка, — Антонин выпростал руку из-под одеяла и порывисто обхватил почти прозрачные пальцы матери. — Настанет день, и проклятые магглы ответят за ваши слёзы. И за всё, что причинили нашей семье.

— Верю, Антонин. Ты — чистокровный волшебник, бог весть, в скольких поколениях, и должен гордиться этим. Магглы — не самое большое зло, а вот грязнокровки-нечестивцы, у которых ни копейки, ни кната за душой, плюющие на волшебный мир с высокой колокольни, без роду-племени — те хуже помоечных крыс. Это они продавали чистокровных большевикам ни за грош, только из зависти.

— А почему вы сказали, что Британия — родина моих предков? Разве я не русский?

Мария обернулась к сыну и взлохматила его волосы.

— Ох, сын, знал бы ты, у скольких славных Рюриковичей и их потомков в жилах английская кровь течет. А уж русские волшебники — самые сильные, и всё потому, что чистокровных супругов по всей Европе для себя искали. На Руси с этим строго, не меньше семи колен родства должно жениха и невесту разделять, иначе никак.

— У Рюриковичей? — маленький Антонин пропустил мимо ушей марьяжные рассуждения матери. — А мы тут причем?