Долг палача

Человек чувствует свой долг лишь в том случае, если он свободен, а всякий долг, добровольно возложенный на себя, подразумевает свободу (Анри Бергсон).

Пожалуй, ни одна из существующих человеческих профессий не клеймила себя таким ореолом страха, позора и презрения, как профессия палача. Осуждая убеждения и поступки тех или иных ненавистных им людей, многие находили мучительную смерть единственно возможным и справедливым воздаянием, но вместе с тем немногие из них отважились бы осуществлять ежедневные казни, с перерывами на отдых и приём пищи. И даже, более того, зачастую сами люди, одобрявшие казни и осуждавшие людей на смерть, искренне презирали тех, кто приводил их приговоры в исполнение.

Палач видел в этом некое лицемерие. Но ему было не привыкать. В то время, как всякая иная придворная должность считалась престижной, принося обладателю почёт, должность придворного палача почиталась не выше, чем должность всякого палача.

Плату за оказанные им услуги швыряли, будто кость собаке. Точно так же он получил в своё время и документы, подтверждавшие его должность и право на рабочую практику. Далеко не всякий человек подходил для подобной работы. И хотя не всякий палач был хладнокровным циником, подобно большинству людей, чья работа была так или иначе связана с человеческой смертью, будь то гробовщики или врачи, имевшие дела с мёртвыми телами, большинство палачей были именно такими.

Порой такой пост занимали нездоровые отморозки, получавшие удовольствие уже от самой возможности пытать, мучить и убивать. Иногда — идейные фанатики ремесла. Но иногда это были люди высоких идеалов, вынужденные выполнять ту работу, которую кто-то был должен выполнять.

Палач знал своё ремесло и не испытывал к нему особой любви, но полагал, что так же, как и все, занимает свою нишу, исполняя возложенный на него долг. Безусловно, он признавал убийство смертным грехом, но мог без запинки перечислить те случаи, когда убийство, совершённое на поле боя, либо казнь, проведённая в строгом соответствии со Священными Заветами, не рассматривались в подобном ключе.

Признавая случаи, когда необходимо подставить на смену левой щеке — правую, он не забывал и о тех, когда Давиду пришлось сразить своей пращой Голиафа, Юдифь — обрушить свой меч на голову Олофернона, Самсону — поразить филистимлян челюстью ослицы, Святому Георгию — поразить копьём змия, а Спасителю — опрокинуть столы менял и выгнать нечестивцев из Храма.

Палач осознавал, что от его мастерства зависит довольно многое. В частности, то, какими будут последние минуты жизни приговорённого человека: отойдёт ли он в мир иной сравнительно быстро и сравнительно безболезненно, либо его агония будет сильной и долгой. Ему приходилось сжигать еретиков на костре, вешать разбойников и отсекать головы благородным вельможам при помощи двуручного меча с округлённым концом.

Простые смерды и дворяне уравнивались в последние мгновения, когда из их ран текла одинаковая кровь. Некоторые вели себя очень достойно и мужественно, и это внутреннее достоинство не зависело от благородства происхождения. Вместе с тем ни один человек не имел морального права осуждать и осмеивать законный страх приговорённого: человек хотел жить, и этим — всё было сказано.

Палач не всегда был уверен в невиновности тех, кого привозили к нему на эшафот, но, так или иначе, не он принимал законы и не он выносил по ним приговоры — в его задачу входило лишь их неукоснительное соблюдение.

По иронии судьбы, уже набив руку в своём неблагодарном ремесле, ставшим для него таким же обыденным, как для корзинщика плетение корзин, палач сложил мнение, что с казнью и пытками не стоит торопиться. Естественно, бывали случаи, когда расправа была необходима для поддержания порядка и подавления мятежа, в то время как жизнь, сохранённая печально известному негодяю, могла стать причиной народных волнений. Но очень часто бывало так, что настоящие виновники обнаруживались уже после казни. Нередко народные мстители вершили самосуд безо всяких услуг палачей, и было немало случаев, когда, замученные вигилантами до смерти, несчастные оказывались на деле непричастными к преступлениям, ошибочно поставленным им в вину.

Помимо очевидных обязанностей и полномочий, палач также обладал и менее известными: к примеру, он был наделён властью заключать браки, подобно капитану корабля, или мог продавать части тел безродных жертв врачам, обладавшим разрешением для подобных сделок. Но это в теории — на практике многие об этом даже не подозревали.

Палач надевал маску, как того требовали устав и элементарные требования безопасности, но, вместе с тем, установить его личность не составило бы труда при особом желании, а те, кто волей служебного долга регулярно видели палача и без маски, не испытывали к нему особых симпатий.

Причастие было для него под запретом, хотя и сам факт появления подобного человека в церкви встречался как минимум прохладно всеми, включая принимавшего от него исповедь священника.