Фармооккультизм

Вижу силуэт. Кажется что это знакомый образ, может даже человек. Он движется плавно, но слишком быстро, это одновременно вяжется в единую картину, но почему-то противится во мне. Это Мардерфейс. С ним мы тут уже торчим более недели. То, что было нашим лагерем, больше походит на останки от экспедиции Дятлова. Палатка разорвана из нутра, а все наши вещи, словно от взрыва, лежат на расстоянии разной дальности. Образ Мардерфейса рвотным позывом не успокаивается во мне, потому что я все еще продолжаю видеть в нем два существа. Первое - это его физическая оболочка, а второе, то, что вчера породило весь этот ужас и острые переживания.

Мардерфейс - это мой одноклассник и друг, если что. Чуть ниже меня ростом, с слегка вдавленной в плечи головой. Так может случиться когда, ты всю жизнь отчего-то пригинаешься. Но тот назидательный образ родителя или монотонного учителя, грозно указывающий на ошибки - тут не причем. Его угрозой было небо, или бытие. Оно исполином, выходило наружу через сотни смыслов, ежедневно в его уме. В нем было вечное застывшее вопрошание, как бы с этим сгибанием головы в плечи, и самое интересное было уловить тот миг, когда он должен был выпрямить шею, но миг этот никогда не наставал, и он всегда жил в этой секунде. В секунде от и до, на самой середине, понимая, что путь в любую из этих сторон все изменит, и назад уже ничего не вернуть.

Назад было уже не вернуть то, что мы воплотили в жизнь. Наши безобидные поиски были следствием больших проблем с психикой, каждого по отдельности и вместе в частности. Его список проблем катился приятным хрустом папируса, по лестнице в загробный мир, оставляя за собой право, грезить о том, как он непременно кончится, или когда-то кончится, ну должен же ведь кончится? Мой же список, можно было сравнить с уснувшим на клавиатуре человеком, за текстовым документом, с одной единственной характерной, можно даже насильно назвать её карикатурной чертой лица, что зажала ряд клавиш, и отправила комбинацию букв в бесконечное путешествие по просторам цифрового небытия. Так мы и познакомились.

Дружба как симбиоз приятия и отторжения сути, миг накаленный добела, момент игры на электрогитаре. Столкновение моего жуткого, рифа, что могильно вгрызался в гриф гитары, в надежде на восстание из мертвых и бегство, от окоченелой неспособности передвигаться по ладам. Бессмысленное извлечение звуков, расщепление в какофонии шума усилителя, доедаемое высоким напряжением и стенами. Мардерфейс в отличии от меня, умел играть на гитаре, и его мелодия, приходила в этот мир, древним демоном, что кружился безумным дервишем в облупленной старой квартире, где мы репетировали. Этот танец, был настолько прекрасен и груб, что в редкие моменты нисходящего на меня просветления, одержимый странным зовом, я зажимал один конец провода зубами, а другой вставлял в электрогитару, и тихо пробовал играть на своем самобытном состоянии. Это не имело реального физического эффекта, но било вселенную в самое сердце, и через считанные мгновения, миллионы пляшущих мелких огоньков, с кислым привкусом провода, проносились по моим венам, смешиваясь с психоделиками и разрядами плацебного электричества. Волной статики, от которой барахлила электроника у проезжающих за окном машин. Две мои металлические пломбы во рту, верхняя и нижняя, становились полярностями, контактами, и стоило мне хоть немного разжать челюсть, как мой мозг, подобно приемнику начинал улавливать сигналы из глубин ада. Мардерфейс, принимался наигрывать плавные переходы, от которых нечто, ведомое тьмой, стремилось к свету, чтоб уничтожить себя навсегда. Миг вспышки, озарял комнату, маленькое представление оставляло на стенах следы ядерных теней, и вместе с приходом соседского шума, в мир возвращалась обыденность.

Дружба, что пришла в лице дождя химикатов и череды случайностей, по пятам за которой следовало глухое недружелюбное предназначение. Перевод Мардерфейса в нашу школу, слепое пятно в памяти, кровавое месиво из кусков старых книг про футуристическое будущее, кажется, тогда играла тихая песня, от которой становилось неприятно. Аккуратные люди шли на работу, грязь с под колес проносившихся машин, летела во все стороны, пасхально пачкая чистых прохожих. Первый день перевода Мардерфейса в нашу школу, я только приехал после сдачи крови, и еще траурно вспоминал уходящие в смиренный шприц соединения кодеина, цвет кодеина, его запах и присутствие. В тошноте, и ожидании, что преследовало меня подобно обреченного беглеца от собственной опиумной тени. Липкие коридоры школы, переваривали меня, двигая дальше по кишкам здания, сталкивая с другими человеческими массами. Их лица были перемотаны назад, как песни в реверсе с глубинным демоническим смыслом, и стоило задержать на них взгляд дольше секунды, как потусторонняя пляска брала вверх, и меня норовило вырвать стерильной массой кодеина. Эти призрачные шествия, могли длиться часами, но тот день был свободным из-за физкультуры.