Гвоздика - символ бессмертия. До этого дня я не любила гвоздики… Мне двадцать три, и дюжую часть этих лет я отдала детскому дому, доме малютки. Старшая группа, дети шести-семи лет. И хоть жители этого маленького мира - всего лишь малыши, но уже достаточно явно каждый из ребят проявляет свой нрав, характер, те или иные склонности, задатки на будущее.
Добавить в моё избранное
6 мин, 17 сек 17979
Меня окружают личности, и это — факт. Кто-то постоянно прячется под кровать; кто-то спит, накрывшись подушкой; кто-то вечно визжит и возмущается; а кто-то — всего на свете стесняется и боится.
Вот и Алек с Павликом выделялись своей индивидуальностью, заявляя на весь мир, что они — личности, а не живые куклы.
Два брата. Попали к нам два года назад.
Алек старше Павла всего на год, но заботился, переживал и наставлял, словно в его жилах давно уже течет кровь, и его мудрое сердечко бьется не один десяток лет. Повзрослеть не по годам. Быть ответственным по нужде.
Павлик безоговорочно следовал за своим братом, не пререкаясь, доверяя ему на все сто процентов свою судьбу, свою жизнь.
Маленький, милый, тихонький, он всегда умудрялся где-нибудь выпачкаться, влезть в какую-нибудь гадость. Алек в ответ по-отцовски ворчал и гневался, хотя сам — не мед. Более нахального, смелого и изобретательного хулигана в нашем детдоме не найти!
То жучка разорвет в клочья, до девочке в подарок дохлую крысу подсунет, то соседского кота в ловушку поймает.
Пришлось слишком много усилий приложить, чтобы прорваться сквозь железно-бетонные стены, что возвели эти мальчишки вокруг себя: никому не доверять, молчать и сомневаться. Проверять, всё проверять.
Всю жизнь быть в детдоме, потерять в прежнем заведении — своих двоих лучших друзей, двух братьев: Рене и Кая, и пусть роднила их не кровь, зато ближе людей не было на всем белом свете. Вот что значит — жить трудно, вот что значит «жизнь — дерьмо», а не когда потерял сто долларов или каждый вечер мыть лапы «ее» собаке.
Последнее время я ловила себя на том, что невероятно сильно полюбила этих крошек, и бегу на работу, в первую очередь, ради них, а уж потом — все остальное.
С трудом, постепенно, шаг за шагом, но все же прорвала оборону. Они пустили меня в свой мир. И я знаю, что главная цена за такой подарок — любовь.
Я не смогу их бросить. Никогда. Но что моя зарплата? Я давно уже стала задумываться над тем, что бы усыновить их, тем более, что это — последний год, когда Алек и Павлик в этом заведении. Перевод. Ни я, ни они этого не выдержим.
Но это будет потом. А сейчас вновь 14 сентября. Тот проклятый день, когда Рене и Кая не стало…
Это была тайна. Моя с Алеком и Павликом тайна.
Я подговорила сотрудницу отвезти группу на прогулку в парк им. Горького: отдохнуть, развеяться.
Туда, где все это произошло с малышами. Там, где были погребены они…
Я не особо верила в историю Павлика, что после смерти, в тот ужасный день, дух Кая явился ему и попросил не грустить, не замыкаться в себе, не страдать о произошедшем. Сказал, что они теперь счастливы. Но, так как сильно любят своих братиков, то на каждую годовщину будут приходить в парк им. Горького для встречи. Чтобы хоть мгновение побыть рядом, обняться и рассказать друг другу наболевшее.
Я помню, как в прошлый год Алек и Павлик рыдали, плакали, умоляли отвезти их туда. Это был резонанс на весь детдом. Администрация приняла решение, что не стоит усугублять травму малышей и объявила табу на поездку в тот район. Не только в этот день, а и на целый месяц.
Мы тогда не особо были близкими. Я старалась понять причины столь сильного бешенства, отчаяния, переживаний, но выудить хоть каплю правды было невозможно.
Невозможно, до вчерашнего вечера.
Я впервые видела Алека такого покорного, сломанного, умоляющего.
Поездка в парк им. Горького.
Что мне стоит?
На этот раз я не уточнила маршрут и не напомнила о фактах, связывающих все события в один узел.
Администрация? Она и не помнит, дел и без того хватает!
Да слава Богу. Потому что я не выдержу больше такой истерики, как случилась в прошлый год. Тех слез, тех вспышек гнева и ненависти.
…
Всей толпой вышли из автобуса, как раз возле аттракционов.
Мила знала о моей материнской любви к малышам, а потому не особо удивилась, когда я отпросилась на несколько минут отойти с ними прогуляться.
Было не по себе. Но то приподнятое настроение, те счастливые глаза ребят… А смех Алека? Я его слышу впервые.
Мурашки побежали по телу.
— Вон там, — радостно прощебетал Павлик. — Там он сказал их ждать.
Мы шли по дорожке, тоненькой аллее, которая и вовсе превращалась в тропинку, змейкой мча на выход из парка, путаясь среди леса.
— В лес мы не пойдем, — решительно заявила я, но не тоном приказа, лишь просьба. Я боялась давить на малышей (вообще когда-либо, и уж тем более сейчас).
Прошло уже минут пятнадцать. Ребята с интересом оглядывались по сторонам, выискивая, вымаливая встречу.
Сердце сжалось от боли. Я уже буквально видела, как горько будет им осознать правду. Как тяжело будет… отпустить братьев. Отпустить навеки. Признать, что их больше… нет.
Вот и Алек с Павликом выделялись своей индивидуальностью, заявляя на весь мир, что они — личности, а не живые куклы.
Два брата. Попали к нам два года назад.
Алек старше Павла всего на год, но заботился, переживал и наставлял, словно в его жилах давно уже течет кровь, и его мудрое сердечко бьется не один десяток лет. Повзрослеть не по годам. Быть ответственным по нужде.
Павлик безоговорочно следовал за своим братом, не пререкаясь, доверяя ему на все сто процентов свою судьбу, свою жизнь.
Маленький, милый, тихонький, он всегда умудрялся где-нибудь выпачкаться, влезть в какую-нибудь гадость. Алек в ответ по-отцовски ворчал и гневался, хотя сам — не мед. Более нахального, смелого и изобретательного хулигана в нашем детдоме не найти!
То жучка разорвет в клочья, до девочке в подарок дохлую крысу подсунет, то соседского кота в ловушку поймает.
Пришлось слишком много усилий приложить, чтобы прорваться сквозь железно-бетонные стены, что возвели эти мальчишки вокруг себя: никому не доверять, молчать и сомневаться. Проверять, всё проверять.
Всю жизнь быть в детдоме, потерять в прежнем заведении — своих двоих лучших друзей, двух братьев: Рене и Кая, и пусть роднила их не кровь, зато ближе людей не было на всем белом свете. Вот что значит — жить трудно, вот что значит «жизнь — дерьмо», а не когда потерял сто долларов или каждый вечер мыть лапы «ее» собаке.
Последнее время я ловила себя на том, что невероятно сильно полюбила этих крошек, и бегу на работу, в первую очередь, ради них, а уж потом — все остальное.
С трудом, постепенно, шаг за шагом, но все же прорвала оборону. Они пустили меня в свой мир. И я знаю, что главная цена за такой подарок — любовь.
Я не смогу их бросить. Никогда. Но что моя зарплата? Я давно уже стала задумываться над тем, что бы усыновить их, тем более, что это — последний год, когда Алек и Павлик в этом заведении. Перевод. Ни я, ни они этого не выдержим.
Но это будет потом. А сейчас вновь 14 сентября. Тот проклятый день, когда Рене и Кая не стало…
Это была тайна. Моя с Алеком и Павликом тайна.
Я подговорила сотрудницу отвезти группу на прогулку в парк им. Горького: отдохнуть, развеяться.
Туда, где все это произошло с малышами. Там, где были погребены они…
Я не особо верила в историю Павлика, что после смерти, в тот ужасный день, дух Кая явился ему и попросил не грустить, не замыкаться в себе, не страдать о произошедшем. Сказал, что они теперь счастливы. Но, так как сильно любят своих братиков, то на каждую годовщину будут приходить в парк им. Горького для встречи. Чтобы хоть мгновение побыть рядом, обняться и рассказать друг другу наболевшее.
Я помню, как в прошлый год Алек и Павлик рыдали, плакали, умоляли отвезти их туда. Это был резонанс на весь детдом. Администрация приняла решение, что не стоит усугублять травму малышей и объявила табу на поездку в тот район. Не только в этот день, а и на целый месяц.
Мы тогда не особо были близкими. Я старалась понять причины столь сильного бешенства, отчаяния, переживаний, но выудить хоть каплю правды было невозможно.
Невозможно, до вчерашнего вечера.
Я впервые видела Алека такого покорного, сломанного, умоляющего.
Поездка в парк им. Горького.
Что мне стоит?
На этот раз я не уточнила маршрут и не напомнила о фактах, связывающих все события в один узел.
Администрация? Она и не помнит, дел и без того хватает!
Да слава Богу. Потому что я не выдержу больше такой истерики, как случилась в прошлый год. Тех слез, тех вспышек гнева и ненависти.
…
Всей толпой вышли из автобуса, как раз возле аттракционов.
Мила знала о моей материнской любви к малышам, а потому не особо удивилась, когда я отпросилась на несколько минут отойти с ними прогуляться.
Было не по себе. Но то приподнятое настроение, те счастливые глаза ребят… А смех Алека? Я его слышу впервые.
Мурашки побежали по телу.
— Вон там, — радостно прощебетал Павлик. — Там он сказал их ждать.
Мы шли по дорожке, тоненькой аллее, которая и вовсе превращалась в тропинку, змейкой мча на выход из парка, путаясь среди леса.
— В лес мы не пойдем, — решительно заявила я, но не тоном приказа, лишь просьба. Я боялась давить на малышей (вообще когда-либо, и уж тем более сейчас).
Прошло уже минут пятнадцать. Ребята с интересом оглядывались по сторонам, выискивая, вымаливая встречу.
Сердце сжалось от боли. Я уже буквально видела, как горько будет им осознать правду. Как тяжело будет… отпустить братьев. Отпустить навеки. Признать, что их больше… нет.
