Воробей в дом – к несчастью

Сказал я это и подумал про себя:

— Какие к чёрту они мне дети, если я даже имён их не помню! Жулики, наверно! Коллекторы, ряженые в сродственников!

Они снова переглянулись. Мне опять почудилось, что между ними молнией мелькнул 1000-вольтный разряд.

Она прижались плечами друг к другу, слившись в одно целое, как амёбы на случке и одним разом выдохнули:

— Да!

Зять при этом, закатив к потолку маслянистые глаза, добавил:

— До гробовой доски!

— Хорошо, — сказал я. — Тем не менее, вы, дети мои, должны понимать, что настоящую цену высокой любви постигаешь только в палатах кожвендиспансера. Анализы на реакцию Вассермана зять сдавал?

Глаза моих детей сверкнули молнией… Если бы у нас был в доме вольтметр, он бы показал все две тысячи условных единиц высочайшего напряжения. Парочку городов можно было энергией глаз напитать и осветить, прилегающие регионы.

В ответ я, упёршись локтями о постель, приподнялся, покачал головой и подумал:

— Если бы я уже переписал свой дом на этого проходимца, то он обязательно на мой вопрос о реакции Васссермана запустил бы в меня табуретку. Терпит сволочь. Знает, что со мной ругаться нельзя. Чуть что сразу не подпишу дарственную и гуляй, Вася, — в общежитие имени Патриса Лумумбы. Э-э-э… брат! Задёшево меня хочешь взять! Сейчас я тебе, оглоеду, устрою проверку на детекторе лжи!

В общем так! — Говорю я твёрдым голосом, отвернувшись к окну. — Я решительным образом вам заявляю — ваши рожи вижу тут в первый раз! Для подтверждения, чтоб мне тут все собрались и пошли в кожвендеспансер и принесли справки о наличии в крови бледных трепонем.

Когда я замолчал, искоса глянул на обоих — девицу и зятя. По их лицам метался пожар с языками пламени и клубами чёрного дыма. Носы их сильно покраснели. Гнев так и пёр из носа и ушей.

Тем не менее, они держались стойко. Молчали. Лишь только зять один раз с трудом выхрипнул вопрос:

— Ззззачем!?

— За тем, что у нас в семье по наследству, как семейная ценность передаются куча венерических заболеваний. Потому я хочу знать насколько ты стал моим родственником и готов ли ты понести сию чашу сквозь годы к старости.

Девица поперхнулась и закашляла.

— О Боже, папочка, ты мне об это никогда не говорил… Как ты мог!? — всплеснула она руками и сжала до скрипа зубов челюсти.

Зять заметался по комнате.

— Господи, сейчас придёт адвокат, а тут такая злободневная новость. — Вопил он.

Что было потом не помню, ибо я проснулся в холодном поту. Глянул на стену. Выцарапал взглядом циферблат. Стрелки показывали десять утра. Слышу шмяк что-то о стекло. Понял, что это воробей ударился в закрытую створку окна клювом.

— Эээ, брат, крылатый… — обрадовался я. — Не влетишь более в мою хату, не опоскудишь мою жизнь пошлыми зятьями и бесчувственными девицами.

Тут открывается дверь и входит моя дочка. Глаза её приветливы и не так агрессивны, как у той девицы. В них лучатся тепло и сияния весны.

— Как папочка спалось? — Ласково спросила она.

— И не спрашивай, кошмары снились… Ты представляешь, приснилось будто…

— Папочка! — перебивает она. — Почему ты лежишь!? Уже десять часов. Скоро придёт адвокат.

Чувствую, что ко мне подступил к горлу ком. Трудно стало дышать.

— Зззачем!? — с дрожью в голосе спрашиваю я.

— Как зачем? Ведь мы же с тобой вчера договорились, что ты перепишешь свой дом на моего мужа! Сегодня у нас будет большой праздник!