Крупный город охватывает страх перед Слепителем. Маньяк вырезает глаза несчастным жертвам, попавшимся ему в ночи в соответствии со странной и пугающей последовательностью. Случайные свидетели преступления оказываются втянутыми в череду зловещих событий и вынуждены столкнуться с чудовищем лицом к лицу.
Добавить в моё избранное
3 мин, 45 сек 89
Я вижу тебя, хотя вокруг нас кромешный мрак, вижу твой страх — даже не страх, а первобытный ужас, который превращает тебя в дикое, запуганное животное. Мне противно лицезреть твои судорожные корчи; я прихожу к мысли, что ты недостоин того дара, что вручила тебе природа — дара зрения.
Сегодня, сейчас я лишу тебя этого дара, и ты будешь жить так, как пристало червям вроде тебя, — в беспросветной, первозданной тьме, что предшествовала рождению этого мира…
Ты издаешь отчаянные невнятные звуки сквозь кляп, дергаешься, извиваешься всем телом в тщетных попытках вырваться, но путы держат крепко. Твое лицо перекошено, глаза выкатились из орбит, по лбу и вискам градом стекает пот.
Почти нежным движением я беру ложку с остро наточенными краями и подношу к твоему лицу. Когда холодный металл касается разгоряченной кожи, ты вздрагиваешь, а твои конвульсии усиливаются многократно.
Передумав, я убираю ложку и освобождаю тебя от кляпа. Кричи — тебя никто не услышит, я позаботился об этом. Кляп был нужен для того, чтобы ты хранил молчание, пока я вёз тебя сюда.
Но, к моему удивлению, ты не кричишь, хотя дыхание с хрипом вырывается из горла.
— Стой, не надо, слышишь, не надо, я тебя прошу!
Торопливый, срывающийся на визг, шепот в темном и узком помещении, наполненном запахом пота и страха, удивительно уместен. Я понимаю: именно этого шепота и не хватало для полноты картины…
— Прошу, не надо, кто бы ты ни был! Я сделаю… проси всё, что угодно!
Я молчу. Хриплое частое дыхание бьет по моим барабанным перепонкам. Я буквально могу осязать переполняющий тебя ужас, трогать его, наслаждаться им.
— Всё, что угодно? — тихо, бесцветным голосом заговариваю я. Таким голосом вещала бы сама Тьма. — Что именно?
— Деньги… Да, деньги! Я всё отдам, только не делай этого, не убивай меня!
Я издаю легкий смешок.
— Но я не собираюсь тебя убивать…
Шумное дыхание на мгновение дает сбой. Ты не веришь ушам от радости.
— Спасибо, спасибо… Я никому не скажу, просто выпусти меня…
— Я не убью тебя, — продолжаю я так, словно меня не прерывали, — я просто возьму вот эту ложку, — ты её чувствуешь — и извлеку тебе глаза, так, как извлекают жемчужину из раковины… Очень нежно, очень аккуратно я вырежу тебе глазные яблоки. Не волнуйся, ты почти ничего не почувствуешь, у меня есть опыт в этом деле… Я не убью тебя, ты будешь жить, но в темноте… Вечном мраке…
Ты хрипишь от тошнотворной паники, хрипы переходят в полурёв-полувой.
— Нет, нет, ты совсем рехнулся, псих долбанный?! Чего тебе надо-то, а? Давай договоримся? Слышь, брат, давай договоримся, а? Ну?
Я опять тихо усмехаюсь. Ты что, хочешь договориться со своей судьбой? Она уже предопределена.
— Мне ничего от тебя не нужно, дурачок, — ласково говорю я. — Ты ничего не можешь мне дать.
Твое лицо застывает, точно причудливая маска смерти. Это уже не отчаяние, это прострация. Секунду спустя оно оживает, претерпевая ряд мимических метаморфоз — неверие, страх, удивление сменяют друг друга — и, наконец, наливается бессильной злобой.
— Ты, сука, ответишь, ты ответишь мне, тварь! Ты понял, сволочь? Я тебя из-под земли достану!
Ты вопишь, а слюна брызгает на меня. Я не ощущаю брезгливости и не отстраняюсь.
Когда ты выдыхаешься, я качаю головой.
Пустые слова… Как ты меня достанешь? Мы в объятиях тьмы, ты не видишь меня, не знаешь, ни где мы, ни как сюда попали. Ты мне совершенно не страшен. Это в мире продажных чиновников и легализованных преступников, что подчас одно и то же, ты можешь угрожать мне. Но не в моем мире.
— Из-под земли достанешь? — повторяю я мечтательно. — Нет, дружок, ты меня никогда не найдешь. Быть может, я пройду рядом с тобой, а ты не увидишь меня в своем вечном мраке… Чтобы узнать, нужны глаза…
Ты снова кричишь дурным голосом. Эти вопли надоедают мне, и я затыкаю тебе рот кляпом. Крики переходят в мычание. Забавно, в страхе человек издает громкие звуки; для чего? Чтобы нашли враги?
Я подношу ложку к уголку глаза. Ты зажмуриваешься, дергаешь головой, но ремни не дают свободу маневра. Я слегка надавливаю…
Мычание становится прерывистым, похожим на истерические хихиканье сквозь подушку. Если бы ты не дергался, было бы не столь больно…
Между заостренным краем ложки и кожей показывается кровь. Я резко давлю ложкой, и она легко входит между веком и глазным яблоком, будто в подтаявшее масло. От тебя исходят новые звуки, вроде хлюпанья. Возможно, это кровь проникла по слезному каналу тебе в носовую полость? И ты теперь давишься ею?
Быстрыми и точными движениями я отделяю глаз от глазодвигательных мышц.
— Не кричи, — приговариваю я, не обращая внимания на шум, который ты производишь. — Тебя никто не услышит.
Сегодня, сейчас я лишу тебя этого дара, и ты будешь жить так, как пристало червям вроде тебя, — в беспросветной, первозданной тьме, что предшествовала рождению этого мира…
Ты издаешь отчаянные невнятные звуки сквозь кляп, дергаешься, извиваешься всем телом в тщетных попытках вырваться, но путы держат крепко. Твое лицо перекошено, глаза выкатились из орбит, по лбу и вискам градом стекает пот.
Почти нежным движением я беру ложку с остро наточенными краями и подношу к твоему лицу. Когда холодный металл касается разгоряченной кожи, ты вздрагиваешь, а твои конвульсии усиливаются многократно.
Передумав, я убираю ложку и освобождаю тебя от кляпа. Кричи — тебя никто не услышит, я позаботился об этом. Кляп был нужен для того, чтобы ты хранил молчание, пока я вёз тебя сюда.
Но, к моему удивлению, ты не кричишь, хотя дыхание с хрипом вырывается из горла.
— Стой, не надо, слышишь, не надо, я тебя прошу!
Торопливый, срывающийся на визг, шепот в темном и узком помещении, наполненном запахом пота и страха, удивительно уместен. Я понимаю: именно этого шепота и не хватало для полноты картины…
— Прошу, не надо, кто бы ты ни был! Я сделаю… проси всё, что угодно!
Я молчу. Хриплое частое дыхание бьет по моим барабанным перепонкам. Я буквально могу осязать переполняющий тебя ужас, трогать его, наслаждаться им.
— Всё, что угодно? — тихо, бесцветным голосом заговариваю я. Таким голосом вещала бы сама Тьма. — Что именно?
— Деньги… Да, деньги! Я всё отдам, только не делай этого, не убивай меня!
Я издаю легкий смешок.
— Но я не собираюсь тебя убивать…
Шумное дыхание на мгновение дает сбой. Ты не веришь ушам от радости.
— Спасибо, спасибо… Я никому не скажу, просто выпусти меня…
— Я не убью тебя, — продолжаю я так, словно меня не прерывали, — я просто возьму вот эту ложку, — ты её чувствуешь — и извлеку тебе глаза, так, как извлекают жемчужину из раковины… Очень нежно, очень аккуратно я вырежу тебе глазные яблоки. Не волнуйся, ты почти ничего не почувствуешь, у меня есть опыт в этом деле… Я не убью тебя, ты будешь жить, но в темноте… Вечном мраке…
Ты хрипишь от тошнотворной паники, хрипы переходят в полурёв-полувой.
— Нет, нет, ты совсем рехнулся, псих долбанный?! Чего тебе надо-то, а? Давай договоримся? Слышь, брат, давай договоримся, а? Ну?
Я опять тихо усмехаюсь. Ты что, хочешь договориться со своей судьбой? Она уже предопределена.
— Мне ничего от тебя не нужно, дурачок, — ласково говорю я. — Ты ничего не можешь мне дать.
Твое лицо застывает, точно причудливая маска смерти. Это уже не отчаяние, это прострация. Секунду спустя оно оживает, претерпевая ряд мимических метаморфоз — неверие, страх, удивление сменяют друг друга — и, наконец, наливается бессильной злобой.
— Ты, сука, ответишь, ты ответишь мне, тварь! Ты понял, сволочь? Я тебя из-под земли достану!
Ты вопишь, а слюна брызгает на меня. Я не ощущаю брезгливости и не отстраняюсь.
Когда ты выдыхаешься, я качаю головой.
Пустые слова… Как ты меня достанешь? Мы в объятиях тьмы, ты не видишь меня, не знаешь, ни где мы, ни как сюда попали. Ты мне совершенно не страшен. Это в мире продажных чиновников и легализованных преступников, что подчас одно и то же, ты можешь угрожать мне. Но не в моем мире.
— Из-под земли достанешь? — повторяю я мечтательно. — Нет, дружок, ты меня никогда не найдешь. Быть может, я пройду рядом с тобой, а ты не увидишь меня в своем вечном мраке… Чтобы узнать, нужны глаза…
Ты снова кричишь дурным голосом. Эти вопли надоедают мне, и я затыкаю тебе рот кляпом. Крики переходят в мычание. Забавно, в страхе человек издает громкие звуки; для чего? Чтобы нашли враги?
Я подношу ложку к уголку глаза. Ты зажмуриваешься, дергаешь головой, но ремни не дают свободу маневра. Я слегка надавливаю…
Мычание становится прерывистым, похожим на истерические хихиканье сквозь подушку. Если бы ты не дергался, было бы не столь больно…
Между заостренным краем ложки и кожей показывается кровь. Я резко давлю ложкой, и она легко входит между веком и глазным яблоком, будто в подтаявшее масло. От тебя исходят новые звуки, вроде хлюпанья. Возможно, это кровь проникла по слезному каналу тебе в носовую полость? И ты теперь давишься ею?
Быстрыми и точными движениями я отделяю глаз от глазодвигательных мышц.
— Не кричи, — приговариваю я, не обращая внимания на шум, который ты производишь. — Тебя никто не услышит.
