Весна в этом году была ранняя. Уже в начале марта она дерзко сбросила с сонной земли снежный саван, а в конце апреля уже всё цвело, благоухало; полуодетые девушки сучили длинными ногами по улочкам нашего села — города, призывно маячили оголёнными лунными пупками.
Добавить в моё избранное
7 мин, 4 сек 6624
В субботний тёплый вечер я шёл по центральной улице. Настроение было неважнецким, — колдовская весна томила, начисто лишив меня сна.
Проходя мимо газона, что зеленел рядом с двухэтажным зданием мэрии, я втянул ноздрями влажный арбузный запах свежескошенной травы, замедлив шаг, подмигнул идущей навстречу стройной блондинке в чересчур заниженных джинсах; когда прошёл мимо неё — не выдержал, обернулся: над узким серебристым ремешком подняли свои белые крылышки выползшие наружу стринги, и округлости девичьих бёдер казались совершенным произведением искусства; стал спускаться по каменным щербатым ступеням, словно погружаясь в нежный аромат расцветшего подле городского музея куста белой сирени, пока не остановился у рекламного щита, приглашавшего посетить выставку восковых фигур, привезённых из Петербурга, созданных, — как гласила реклама, — с использованием новейших технологий. Цена взрослого билета — 60 рублей.
Я тоскливо нащупал в кармане брюк тощий кошелёк, но решил всё-таки посетить выставку, — попытаться развеяться.
Открыв массивную дверь, вошёл в пустое фойе и откашлялся. Из кабинета вышла директор музея, пожилая, невысокого роста женщина с тёмными волосами и ярко накрашенными губами. Просверлив меня колючими ведьманскими глазами, она с улыбкой поздоровалась (мы с ней были давно знакомы) и сказала, что меня пропустят без билета. Тут же из кабинета показалась, прорубая вязкое пространство мясистым крупным носом, Вероника, одетая в бирюзовый брючный костюм сорокалетняя широкоплечая дама, с мощным бюстом и роскошной гривой обесцвеченных волос.
— Гриша, ты только ничего не трогай, — с ехидной ухмылкой предупредила она.
— Хорошо, хорошо, — кивнул я, направляясь к тёмному дверному проёму, откуда мне навстречу шёл, как мне вначале показалось, какой-то оживший монстр, — толстый, желеобразный мужчина, с круглым обрюзгшим лицом, косыми, болезненно детскими глазами и выпяченными влажными губами, над которыми чернела вялая поросль.
Признав в нём местного инвалида, торговавшего на рынке газетами, я приветствовал его и, задержав шаг, спросил:
— Ну, как, Валера, выставка?
Мучительно выговаривая слова непослушным ртом, вращая глазами, он ответил:
— Нор-маль-ненько! О-со-бенно на-а втором э-та-же. Почти гола-я же-енщи-на. Кра-си-вая.
— Как интересно! — усмехнулся я и шагнул в зал.
При слабом освещении я увидел у левой стены огромную фигуру Петра Первого, в зелёном долгополом кафтане, с топором в руках. Он дико смотрел на стоявшего на коленях стрельца, опустившего голову на плаху. Меня неприятно поразило сие изделие рук человеческих: восковые фигуры действительно казались живыми, замершими в каком-то ожидании. Научились, — подумал я и перевёл взгляд на сидевшую чуть правее на троне Екатерину Великую, уже немолодую, располневшую, с надменными припухшими глазами.
Ближе к центру стоял, оперевшись на посох, Иван Грозный; выпучив глаза, он зло смотрел прямо на меня.
Рядом с грозным царём стоял невысокий, в чёрном сюртуке и панталонах Александр Пушкин; скрестив руки на груди, он горделиво запрокинул кучерявую голову, словно желая продекламировать один из своих шедевров.
Судя по всему, петербургские музейщики не шибко старались и расставили фигуры в хронологическом беспорядке, — для дремучих провинциалов сойдёт.
Почувствовав себя не в своей тарелке от этих слишком живых мертвецов, я вышел в коридор, где чуть не натолкнулся на кентавра с могучим волосатым торсом, — в руке он держал копьё, — и чёрным лошадиным туловищем.
Пройдя мимо мифического персонажа, я стал подниматься на второй этаж, — на стенах висели картины в готическом стиле: замки, приведения, — и оказался в более просторном демонстрационном зале.
Около дверей меня встретил безобразный монстр с огромными ушами, персонаж одного из идиотских американских фильмов. Чуть далее на стену пытался залезть хваткий человек-паук.
Около доисторической брюхатой каменной бабы, являющейся собственностью музея (раритет!), стоял в белой майке и синих трусах такой же брюхатый зеленокожий монстр с блаженной улыбочкой, чем-то напоминавший мне встреченного давеча инвалида. Табличка, висевшая за его широкими плечами, объясняла, что это персонаж популярного мультфильма, добряк-людоед (!) Шрэк, мечтающий только об одном, — чтобы его перестали доставать.
Оказавшись около центральной части зала, я увидел, подле стволового среза с дуба, под которым, как гласила надпись на табличке, отдыхал поэт Лермонтов, стоявший на полу чёрный гроб с инкрустацией, в котором лежала восковая мёртвая панночка из Гоголевского «Вийя». Она была прекрасна в своей страшной колдовской нечеловеческой красоте бледного воскового лица с тёмными провалами больших глаз с опущенными веками и чёрными густыми ресницами. Тело её, проглядывавшее вовсе не сквозь саван, а сквозь современную ночную рубашку (какой ловкий художественный ход!
Проходя мимо газона, что зеленел рядом с двухэтажным зданием мэрии, я втянул ноздрями влажный арбузный запах свежескошенной травы, замедлив шаг, подмигнул идущей навстречу стройной блондинке в чересчур заниженных джинсах; когда прошёл мимо неё — не выдержал, обернулся: над узким серебристым ремешком подняли свои белые крылышки выползшие наружу стринги, и округлости девичьих бёдер казались совершенным произведением искусства; стал спускаться по каменным щербатым ступеням, словно погружаясь в нежный аромат расцветшего подле городского музея куста белой сирени, пока не остановился у рекламного щита, приглашавшего посетить выставку восковых фигур, привезённых из Петербурга, созданных, — как гласила реклама, — с использованием новейших технологий. Цена взрослого билета — 60 рублей.
Я тоскливо нащупал в кармане брюк тощий кошелёк, но решил всё-таки посетить выставку, — попытаться развеяться.
Открыв массивную дверь, вошёл в пустое фойе и откашлялся. Из кабинета вышла директор музея, пожилая, невысокого роста женщина с тёмными волосами и ярко накрашенными губами. Просверлив меня колючими ведьманскими глазами, она с улыбкой поздоровалась (мы с ней были давно знакомы) и сказала, что меня пропустят без билета. Тут же из кабинета показалась, прорубая вязкое пространство мясистым крупным носом, Вероника, одетая в бирюзовый брючный костюм сорокалетняя широкоплечая дама, с мощным бюстом и роскошной гривой обесцвеченных волос.
— Гриша, ты только ничего не трогай, — с ехидной ухмылкой предупредила она.
— Хорошо, хорошо, — кивнул я, направляясь к тёмному дверному проёму, откуда мне навстречу шёл, как мне вначале показалось, какой-то оживший монстр, — толстый, желеобразный мужчина, с круглым обрюзгшим лицом, косыми, болезненно детскими глазами и выпяченными влажными губами, над которыми чернела вялая поросль.
Признав в нём местного инвалида, торговавшего на рынке газетами, я приветствовал его и, задержав шаг, спросил:
— Ну, как, Валера, выставка?
Мучительно выговаривая слова непослушным ртом, вращая глазами, он ответил:
— Нор-маль-ненько! О-со-бенно на-а втором э-та-же. Почти гола-я же-енщи-на. Кра-си-вая.
— Как интересно! — усмехнулся я и шагнул в зал.
При слабом освещении я увидел у левой стены огромную фигуру Петра Первого, в зелёном долгополом кафтане, с топором в руках. Он дико смотрел на стоявшего на коленях стрельца, опустившего голову на плаху. Меня неприятно поразило сие изделие рук человеческих: восковые фигуры действительно казались живыми, замершими в каком-то ожидании. Научились, — подумал я и перевёл взгляд на сидевшую чуть правее на троне Екатерину Великую, уже немолодую, располневшую, с надменными припухшими глазами.
Ближе к центру стоял, оперевшись на посох, Иван Грозный; выпучив глаза, он зло смотрел прямо на меня.
Рядом с грозным царём стоял невысокий, в чёрном сюртуке и панталонах Александр Пушкин; скрестив руки на груди, он горделиво запрокинул кучерявую голову, словно желая продекламировать один из своих шедевров.
Судя по всему, петербургские музейщики не шибко старались и расставили фигуры в хронологическом беспорядке, — для дремучих провинциалов сойдёт.
Почувствовав себя не в своей тарелке от этих слишком живых мертвецов, я вышел в коридор, где чуть не натолкнулся на кентавра с могучим волосатым торсом, — в руке он держал копьё, — и чёрным лошадиным туловищем.
Пройдя мимо мифического персонажа, я стал подниматься на второй этаж, — на стенах висели картины в готическом стиле: замки, приведения, — и оказался в более просторном демонстрационном зале.
Около дверей меня встретил безобразный монстр с огромными ушами, персонаж одного из идиотских американских фильмов. Чуть далее на стену пытался залезть хваткий человек-паук.
Около доисторической брюхатой каменной бабы, являющейся собственностью музея (раритет!), стоял в белой майке и синих трусах такой же брюхатый зеленокожий монстр с блаженной улыбочкой, чем-то напоминавший мне встреченного давеча инвалида. Табличка, висевшая за его широкими плечами, объясняла, что это персонаж популярного мультфильма, добряк-людоед (!) Шрэк, мечтающий только об одном, — чтобы его перестали доставать.
Оказавшись около центральной части зала, я увидел, подле стволового среза с дуба, под которым, как гласила надпись на табличке, отдыхал поэт Лермонтов, стоявший на полу чёрный гроб с инкрустацией, в котором лежала восковая мёртвая панночка из Гоголевского «Вийя». Она была прекрасна в своей страшной колдовской нечеловеческой красоте бледного воскового лица с тёмными провалами больших глаз с опущенными веками и чёрными густыми ресницами. Тело её, проглядывавшее вовсе не сквозь саван, а сквозь современную ночную рубашку (какой ловкий художественный ход!
