Жил-был царь. Было у него три сына. Созвал — их царь и говорит: «Пущайте по каленой стреле, на чей двор стрела упадет — оттуль невесту брать»…
Добавить в моё избранное
6 мин, 44 сек 102
У перва сына упала стрела на боярский двор, у друга сына упала стрела на купецкий двор. Иван-богатырь пошел по каленую стрелу-судьбу и нашел старушечку — еле кости вместе. Посмотрел Иван-богатырь да и плюнул, повернулся да и ушел.
Шел-шел, в болота зашел, стала тина в рот литься. «Эх, — думает, — уж лучше бы я стару каргу замуж взял, чем тут в болоте помирать».
Только подумал — и чист и сух стал. Пришел к старушечке, а та и говорит: «Назови меня как невесту богоданную, возлюбленную». Он и говорит: «Свет-Луна, Свет-Луна, милая моя». А она говорит: «Не печалься, Иван-богатырь, пока столы не пройдут, я старушкой буду, а потом что бог даст».
Привел ее к царю Иван-богатырь, а он говорит: «Задари ее златом-серебром, чистым жемчугом, чтоб она отступилась». А та говорит: -«Какова стрела, какова судьба, такова жена».
И не отступится. На перву невесту народ радуется, на втору любуется, а над Иваном-богатырем смеются.
Вот после свадьбы он ночью просыпается, а около него така красавица, что невидано. И так каждый день старушечкой, а ночь кажду — красавицей. И Иван-богатырь так ее любит, так голубит, только все досадует, что людям красы ее не видать.
Вот раз приказывает царь, чтоб невестки ему по рубашке за ночь сшили. Стали невестки за старушкой поглядывать, как она шить будет. А она знает, как их провести: она портно взяла, разорвала на лепнечки: «Ветры, ветерочки, понесите мои лепнечки в город, к отцу моему; есть у отца моего сорочка — что ни шва, ни стежка, а как лита. Чтобы сегодня наутро здесь была!»
Наутро несут невестки рубахи царю. Первую царь взял: «Ну, это кое-как», — говорит. Вторую взял: «Ну, да и это не лучше». Третью вельможа принимал — головой качал: «Ну и рубаха, ну и красота!»
На другой день сказал царь, чтоб невестки ему за ночь ковры выткали. Старшие невестки и говорят: «Пойди, девушка Чернавушка, посмотри, как старушка буде ткать».
А старушка жить разорвала, лепнечки в окошечко. «Ветры, ветерочки, понесите мои лепнечки в город к отцу моему — есть у него ковер: не шито, не ткано, все равно как высажено».
Рассказала девка невесткам, и те стали жить рвать да на ветер выпускать. А жить и лежит под окном. Послали тогда девок да мужей жить собирать, да из рваной жити и сделали ковры.
Вельможа ковры принимал — головой качал: «Эти два и в кухню не годятся, а уж третий ковер — не ковер, ну и красота!»
Повелел царь им хлебы спечь.
Невестки девку Чернавку к старушке посылали, а она своей девушке говорит: «Неси холодной воды, неси несеяной муки».
Претворила, да замесила да в холодну печь посадила, да затворила: «Лечись мой хлеб, бел как снег, мягкий, и рыхлый, и вкусный».
Немножко погодя заслон отпирает и хлеб вынимает. Испекся хлеб — бел как снег, мягкий, и рыхлый, и вкусный.
Девка Чернавка и рассказала все. Говорят невестки: «Несите, мужья, холодной воды да несеяной муки». Взяли, растворили, в холодну печь посадили. Стали отпирать, а он по всей печке разлезся, и не могут убрать. И тягучий, и тянучий — и не смыслят убрать. И стали маляров кликать. А сами стали хлеб работать. У одной замолело, у другой загорело.
Хлеб вельможа принимает — головой качает: «Первый хлеб да второй хлеб — на черный двор, свиньям. А третий хлеб — так уж красота!»
Тут два старших брата уже рады обоих красавиц на одну старушку променять.
Вот собрал царь пир на весь мир. Стал невесток звать. Старшие и посылают девку Чернавку: «Пойди, девка Чернавка, погляди, как она будет сряжаться».
Девка слушать, а старушка говорит: «Я, Иван-царевич, поеду в золотой карете, кони вороные, кареты золотые».
И те так говорят. Тут к ней подъехали кареты, сейчас ее нарядили и повели, а едва чуть кости держатся. А те ждали-ждали — нет карет и коней. Ну, на дрожки сели и поехали. Только опозднились.
Сели пир пировать. Она которое не доест, то за рукав кладет, а которое не допьет, то за рукав льет. И те за один кладут, за другой льют. Ну, поели, попили, и повел их царь в свой сад. Уж какой сад хороший! А она говорит: «Да вот сад у отца моего есть в сто крат!» А невестки говорят: «Выскочка!»
А она. за который рукав лито, махнула — выпали реки, корабль; за какой рукав кладено — выпали леса да птицы звонки! Эх, заплясала! И пляшет старушка тяжело, да машет хорошо! Ну, и пошли другие плясать, да как махнут рукавом, так свекру рожу и забрызгают, и замажут. Царь их и с глаз прогнал.
Была бы она с этого пиру да с этого плясу красавицей, а Иваи-богатырь не сдержался, не стерпел, в ночь, как стала она красавицей, для того перстень с руки она снимала, взял да перстень в море бросил. Вот она и рассерчала, разгорячилась: «Эх, Иван-богатырь, с этого пиру да с этого плясу была бы я красавицей, а ты не стерпел, так ищи меня теперь в тридевятом царстве, в тридесятом государстве!»
Она и исчезла.
Шел-шел, в болота зашел, стала тина в рот литься. «Эх, — думает, — уж лучше бы я стару каргу замуж взял, чем тут в болоте помирать».
Только подумал — и чист и сух стал. Пришел к старушечке, а та и говорит: «Назови меня как невесту богоданную, возлюбленную». Он и говорит: «Свет-Луна, Свет-Луна, милая моя». А она говорит: «Не печалься, Иван-богатырь, пока столы не пройдут, я старушкой буду, а потом что бог даст».
Привел ее к царю Иван-богатырь, а он говорит: «Задари ее златом-серебром, чистым жемчугом, чтоб она отступилась». А та говорит: -«Какова стрела, какова судьба, такова жена».
И не отступится. На перву невесту народ радуется, на втору любуется, а над Иваном-богатырем смеются.
Вот после свадьбы он ночью просыпается, а около него така красавица, что невидано. И так каждый день старушечкой, а ночь кажду — красавицей. И Иван-богатырь так ее любит, так голубит, только все досадует, что людям красы ее не видать.
Вот раз приказывает царь, чтоб невестки ему по рубашке за ночь сшили. Стали невестки за старушкой поглядывать, как она шить будет. А она знает, как их провести: она портно взяла, разорвала на лепнечки: «Ветры, ветерочки, понесите мои лепнечки в город, к отцу моему; есть у отца моего сорочка — что ни шва, ни стежка, а как лита. Чтобы сегодня наутро здесь была!»
Наутро несут невестки рубахи царю. Первую царь взял: «Ну, это кое-как», — говорит. Вторую взял: «Ну, да и это не лучше». Третью вельможа принимал — головой качал: «Ну и рубаха, ну и красота!»
На другой день сказал царь, чтоб невестки ему за ночь ковры выткали. Старшие невестки и говорят: «Пойди, девушка Чернавушка, посмотри, как старушка буде ткать».
А старушка жить разорвала, лепнечки в окошечко. «Ветры, ветерочки, понесите мои лепнечки в город к отцу моему — есть у него ковер: не шито, не ткано, все равно как высажено».
Рассказала девка невесткам, и те стали жить рвать да на ветер выпускать. А жить и лежит под окном. Послали тогда девок да мужей жить собирать, да из рваной жити и сделали ковры.
Вельможа ковры принимал — головой качал: «Эти два и в кухню не годятся, а уж третий ковер — не ковер, ну и красота!»
Повелел царь им хлебы спечь.
Невестки девку Чернавку к старушке посылали, а она своей девушке говорит: «Неси холодной воды, неси несеяной муки».
Претворила, да замесила да в холодну печь посадила, да затворила: «Лечись мой хлеб, бел как снег, мягкий, и рыхлый, и вкусный».
Немножко погодя заслон отпирает и хлеб вынимает. Испекся хлеб — бел как снег, мягкий, и рыхлый, и вкусный.
Девка Чернавка и рассказала все. Говорят невестки: «Несите, мужья, холодной воды да несеяной муки». Взяли, растворили, в холодну печь посадили. Стали отпирать, а он по всей печке разлезся, и не могут убрать. И тягучий, и тянучий — и не смыслят убрать. И стали маляров кликать. А сами стали хлеб работать. У одной замолело, у другой загорело.
Хлеб вельможа принимает — головой качает: «Первый хлеб да второй хлеб — на черный двор, свиньям. А третий хлеб — так уж красота!»
Тут два старших брата уже рады обоих красавиц на одну старушку променять.
Вот собрал царь пир на весь мир. Стал невесток звать. Старшие и посылают девку Чернавку: «Пойди, девка Чернавка, погляди, как она будет сряжаться».
Девка слушать, а старушка говорит: «Я, Иван-царевич, поеду в золотой карете, кони вороные, кареты золотые».
И те так говорят. Тут к ней подъехали кареты, сейчас ее нарядили и повели, а едва чуть кости держатся. А те ждали-ждали — нет карет и коней. Ну, на дрожки сели и поехали. Только опозднились.
Сели пир пировать. Она которое не доест, то за рукав кладет, а которое не допьет, то за рукав льет. И те за один кладут, за другой льют. Ну, поели, попили, и повел их царь в свой сад. Уж какой сад хороший! А она говорит: «Да вот сад у отца моего есть в сто крат!» А невестки говорят: «Выскочка!»
А она. за который рукав лито, махнула — выпали реки, корабль; за какой рукав кладено — выпали леса да птицы звонки! Эх, заплясала! И пляшет старушка тяжело, да машет хорошо! Ну, и пошли другие плясать, да как махнут рукавом, так свекру рожу и забрызгают, и замажут. Царь их и с глаз прогнал.
Была бы она с этого пиру да с этого плясу красавицей, а Иваи-богатырь не сдержался, не стерпел, в ночь, как стала она красавицей, для того перстень с руки она снимала, взял да перстень в море бросил. Вот она и рассерчала, разгорячилась: «Эх, Иван-богатырь, с этого пиру да с этого плясу была бы я красавицей, а ты не стерпел, так ищи меня теперь в тридевятом царстве, в тридесятом государстве!»
Она и исчезла.
Страница
1 из 2
1 из 2
