Фандом: Ориджиналы. Теплый южный ветер поднимал песчинки и переносил их с дюны на дюну. Все плавилось в закатном зное. Побежденный день тонул в своей крови.
Добавить в моё избранное
6 мин, 43 сек 7223
Но однажды, в день перед его отъездом, она вдруг согласилась, и во взгляде черных глаз Грач заметил огоньки.
— Разве Аллах не запрещает вино? — спросил он, отлив ей в чашку немного.
— Ночь, — пояснила она, взяв чашку из его рук, — он спит и не видит, а утром как узнать, что человек совершил грех?
— Ну-ну, — Грач чуть усмехнулся. — Тоже мне, грешница…
Интизар посмотрела на него странным взглядом, словно спрашивала: «Ты сомневаешься?». Подумав немного, она вдруг легким движением сняла с себя паранджу, отчего Грач поперхнулся. Вот это уже действительно было грехом. Перед ним стояла красивая женщина, еще молодая, совсем не похожая на турчанок или арабок, которых он видел ранее. Лицо у нее было нежным, без резких линий, нос — прямым и маленьким, губы дрожали в усмешке. Она смотрела с тайным превосходством, совсем как сам Грач.
— Хотите, я станцую вам, господин? — она улыбнулась шире, обнажив белые здоровые зубы. — Давным-давно я была наложницей султана, и меня многому научили. Я была лучшей танцовщицей. Девять лет я пробыла там и потом ушла на волю.
Грач покачал головой, разглядывая ее, как разглядывают ремонтёры лошадей на ярмарках. Интизар присела рядом с ним за стол, взяв чашку с вином. «Раз сам предложил — терпи, — Грач пододвинул тарелку на середину, продолжая ее рассматривать. — На будущее будет наука».
— Так не хотите, чтоб я станцевала, господин? — спросила она, когда вино было допито, а ужин окончен. — Что стоит вам, господин, удовлетворить самолюбие рабы своей?
Грач хотел снова отказаться, но затем передумал и медленно кивнул. Последний день в Египте, как никак.
Интизар сбросила полухалат, оставшись в бедле с золотыми монетами. Поблескивали в полумраке браслеты на ногах, звенели монисты, и Интизар что-то тихо напевала без слов в их такт. Ее напев и доносившийся издалека голос муэдзина были единственной музыкой в тишине ночи. Она то тянулась ввысь, то вдруг сжималась пружиной; то подходила совсем близко, и тогда Грачу казалось, что он чувствует ее теплое дыхание, то отскакивала назад, взмахнув руками, как крылами, обдав его потоком холодного воздуха. Плавные кошачьи движения сменялись резкими, змеиными и быстрыми, взгляд от молящего становился требующим, и оттого ли он не оттолкнул ее, когда она, притянув его за виски, поцеловала, а может еще отчего-то — кто знает…
Вечер был знойным и душным. Грач уже собирался лечь спать, чтобы утром встать рано и отправиться к оазису с Франсуа. Он искал гребень, но никак не мог найти и собрался ложиться так, но маленькая аккуратная рука протянула ему другой, с алым цветком.
— Возьмите мой.
— Интизар, у меня нет настроения продолжать спор, — он взял гребень, быстро приглаживая темные волосы.
— Я зашла поблагодарить, — тихо отозвалась она. — За подарок. Ведь это вы купили. А еще мне нужно показать кое-что. Пойдемте. Спать вы успеете лечь.
Грач, ворча, пошел за ней. Танцовщица в последнее время постоянно задирала и намеренно раздражала его. За шесть лет она изменилась, стала резче и прямолинейней.
— Смотрите вон туда, — она указала аккуратным пальцем вдаль. — Видите?
— Что я должен видеть? Ровную полоску горизонта и песок?
— Нет, — Интизар покачала головой. — Вон там серая пыльная завеса. Песчаная буря. Будьте осторожны завтра, когда поедете.
Грач кивнул, глядя то на неподвижные дюны, то на небо. Интизар коснулась его руки, и он вздрогнул, выходя из задумчивости.
— Вы знали, что я из них? — она кивнула в сторону дороги к городу.
— Нет, — Грач сонно зевнул. — Я не знал. Лишь в Париже нашел на вас наводку.
— А вы… любили меня? — она наклонила голову вбок. Глаза блестели, неясно было ее выражение лица под паранджой.
— Нет, — помедлив, ответил Грач. — Нет, не любил. А вы?
— И я не любила, — отозвалась она, тихо вздохнув. — Что же это было тогда?
— Яд, — Грач пожал плечами. — Обыкновенный яд вина. Доброй ночи.
Он ушел в палатку, шурша сапогами по песку, а она осталась стоять, запрокинув голову к небосклону, словно повторяя вопрос. Перевернутый месяц молчал и грустно смотрел на нее, покачиваясь в звездном море.
— Разве Аллах не запрещает вино? — спросил он, отлив ей в чашку немного.
— Ночь, — пояснила она, взяв чашку из его рук, — он спит и не видит, а утром как узнать, что человек совершил грех?
— Ну-ну, — Грач чуть усмехнулся. — Тоже мне, грешница…
Интизар посмотрела на него странным взглядом, словно спрашивала: «Ты сомневаешься?». Подумав немного, она вдруг легким движением сняла с себя паранджу, отчего Грач поперхнулся. Вот это уже действительно было грехом. Перед ним стояла красивая женщина, еще молодая, совсем не похожая на турчанок или арабок, которых он видел ранее. Лицо у нее было нежным, без резких линий, нос — прямым и маленьким, губы дрожали в усмешке. Она смотрела с тайным превосходством, совсем как сам Грач.
— Хотите, я станцую вам, господин? — она улыбнулась шире, обнажив белые здоровые зубы. — Давным-давно я была наложницей султана, и меня многому научили. Я была лучшей танцовщицей. Девять лет я пробыла там и потом ушла на волю.
Грач покачал головой, разглядывая ее, как разглядывают ремонтёры лошадей на ярмарках. Интизар присела рядом с ним за стол, взяв чашку с вином. «Раз сам предложил — терпи, — Грач пододвинул тарелку на середину, продолжая ее рассматривать. — На будущее будет наука».
— Так не хотите, чтоб я станцевала, господин? — спросила она, когда вино было допито, а ужин окончен. — Что стоит вам, господин, удовлетворить самолюбие рабы своей?
Грач хотел снова отказаться, но затем передумал и медленно кивнул. Последний день в Египте, как никак.
Интизар сбросила полухалат, оставшись в бедле с золотыми монетами. Поблескивали в полумраке браслеты на ногах, звенели монисты, и Интизар что-то тихо напевала без слов в их такт. Ее напев и доносившийся издалека голос муэдзина были единственной музыкой в тишине ночи. Она то тянулась ввысь, то вдруг сжималась пружиной; то подходила совсем близко, и тогда Грачу казалось, что он чувствует ее теплое дыхание, то отскакивала назад, взмахнув руками, как крылами, обдав его потоком холодного воздуха. Плавные кошачьи движения сменялись резкими, змеиными и быстрыми, взгляд от молящего становился требующим, и оттого ли он не оттолкнул ее, когда она, притянув его за виски, поцеловала, а может еще отчего-то — кто знает…
Вечер был знойным и душным. Грач уже собирался лечь спать, чтобы утром встать рано и отправиться к оазису с Франсуа. Он искал гребень, но никак не мог найти и собрался ложиться так, но маленькая аккуратная рука протянула ему другой, с алым цветком.
— Возьмите мой.
— Интизар, у меня нет настроения продолжать спор, — он взял гребень, быстро приглаживая темные волосы.
— Я зашла поблагодарить, — тихо отозвалась она. — За подарок. Ведь это вы купили. А еще мне нужно показать кое-что. Пойдемте. Спать вы успеете лечь.
Грач, ворча, пошел за ней. Танцовщица в последнее время постоянно задирала и намеренно раздражала его. За шесть лет она изменилась, стала резче и прямолинейней.
— Смотрите вон туда, — она указала аккуратным пальцем вдаль. — Видите?
— Что я должен видеть? Ровную полоску горизонта и песок?
— Нет, — Интизар покачала головой. — Вон там серая пыльная завеса. Песчаная буря. Будьте осторожны завтра, когда поедете.
Грач кивнул, глядя то на неподвижные дюны, то на небо. Интизар коснулась его руки, и он вздрогнул, выходя из задумчивости.
— Вы знали, что я из них? — она кивнула в сторону дороги к городу.
— Нет, — Грач сонно зевнул. — Я не знал. Лишь в Париже нашел на вас наводку.
— А вы… любили меня? — она наклонила голову вбок. Глаза блестели, неясно было ее выражение лица под паранджой.
— Нет, — помедлив, ответил Грач. — Нет, не любил. А вы?
— И я не любила, — отозвалась она, тихо вздохнув. — Что же это было тогда?
— Яд, — Грач пожал плечами. — Обыкновенный яд вина. Доброй ночи.
Он ушел в палатку, шурша сапогами по песку, а она осталась стоять, запрокинув голову к небосклону, словно повторяя вопрос. Перевернутый месяц молчал и грустно смотрел на нее, покачиваясь в звездном море.
