Не всегда генштабист

Не всегда генштабист

На улице льет косыми тонкими линиями неторопливый мелкий дождь, стучит тихо по стеклу и навевает грусть. Осенью немало тоскливых угрюмых дней, когда небо серое-серое и низкое, покрытое рваными облаками, когда не видно солнца и, кажется, не видно и будущего…

Грач сидит за столом, устало подперев голову кулаком. Перед ним лежат в идеальном порядке бумаги, книги, карты, перо небрежно оставлено в чернильнице, все готово, чтобы начать работу над шифровкой, но Грач медлит, смотря невидящим взглядом в окно.

Дождь всегда что-то делает с этим холодным, неприступным, как скала человеком. Грач никогда не показывает своих чувств. Эмоции ему заменяет фарфоровая маска спокойствия. Имя скрылось навсегда в личном деле, спряталось на полку и превратилось в глупый, нелепый птичий псевдоним. Прошлое изменено умелыми руками офицеров Генштаба. У разведчика нет жизни, у него есть Родина. Но дождь словно мыло стирает с полотна души ненадолго генштабиста и оставляет уставшего, измученного вечным риском человека, который отдал бы все, чтобы стать самим собой.

Стать самим собой… Грач и не помнит, когда он был самим собой. Пожалуй, это было лет пятнадцать назад, когда он только поступал в Академию. Как давно это было! По лицу его невольно пробегает тень улыбки. Совсем молодой, он тогда и не думал, что его примут. Пятьдесят человек на одно место — шутка ли! А он кем был тогда? Простым юношей, даже мальчишкой, приехавшим из провинциального городка, служившим в небольшой военной части и умудрившимся выслужиться до офицера…

Но его взяли, и он оказался среди счастливцев, ставших вскоре генштабистами. Годы учебы, и он уже в высшем офицерском составе, известен в своем кругу, всюду вхож, легко выпутывается из сложных дел, рушит все преграды… Он вычисляет иностранных агентов, он перехватывает письма, роется в чужих делах, вырывает без жалости и сострадания наружу страшные факты. Но то ли это, что ему было нужно? Об этом ли мечтал молодой честный юноша, стоящий на пороге Академии?

Нет. Он никогда этого не хотел. Грач переводит взгляд на бумаги, и отчего-то хочется скомкать их, бросить в огонь и исчезнуть, распылиться, раствориться в пестрой толпе, чтобы никто никогда не нашел его, не заставил вернуться к работе. Но нельзя, он не может теперь жить для себя, он живет для Франции.

— Ваш кофе, — женский голос вырывает его из мыслей.

Грач поднимает голову. Луиза улыбается ему, и Грачу кажется, что эта девушка — олицетворение Весны, такая теплая, приветливая, ласковая, тогда как он сам — Осень, холодный, мрачный и замкнутый. Луиза присаживается на самый краешек стула напротив, словно боясь потревожить его. Она всегда так делает, когда он сидит то ли за работой, то ли за мыслями.

— Благодарю, — голос слишком сухой, совсем не такой, каким Грач хотел бы сказать эти слова.

Луиза опускает взгляд, и Грачу хочется провалиться под землю вместе со стулом, столом и всеми этими чертовыми бумагами. Он совсем разучился быть искренним. Он не может даже поблагодарить ту, которая так заботится, так любит его.

«А люблю ли я сам?» — Грач наблюдает за ней краем глаза, делая вид, что пишет.

«Люблю, люблю, люблю!» — кричит, почти задыхаясь, где-то в глубине души молодой юноша в растрепанном сюртуке. И хочется броситься к ней, стиснуть в объятьях и зарыться носом в ее золотые кудри.

«Конечно, только платонически, — возражает ему генштабист в черном мундире, в золотых эполетах и застегнутый на все пуговицы, — у генштабиста не должно быть чувств».

Дождь перестал. Только с крыш еще стекают тоненькие ручейки воды. Выглядывает солнце, осветив кабинет рассеянным светом, и снова скрывается за облако. Под окном слышатся голоса вышедших ненадолго развеяться коллег. Грач остается сидеть за столом, склонившись над бумагами. Он не хочет уходить, нужно наконец-то заняться работой.

— Я могу чем-нибудь помочь? — тихонько спрашивает Луиза.

— Ничем, — Грач качает головой. — Тут ничего сложного… Просто я не могу сосредоточиться.

— Конечно, в кабинете такая духота!

Девушка распахивает окно, и свежий воздух влетает в комнату. Грач вдыхает полной грудью и берет перо. Шифр легкий, незамысловатый, и справиться с ним было бы легко, если бы не Луиза, положившая руки ему на плечи. И когда она только успела отойти от окна, почему он не услышал ее шагов или шуршания платья? Хочется сказать что-то колкое, чтобы она оставила его в покое, но вместо этого Грач откидывается на спинку стула, запрокидывает назад голову и впервые за эти несколько месяцев улыбается, глядя на Луизу из-под ресниц.

Пускай у генштабиста не должно быть чувств. Он же не всегда генштабист.