Недавно сын спросил меня: Пап, а на рыбалке ночью страшно?
Добавить в моё избранное
8 мин, 34 сек 127
Это казалось делом самым обычным, если бы не одно странное обстоятельство, сразу же бросившееся в глаза: рябь не просто прекратилась, пропало даже самое лёгкое волнение воды — поверхность озера стала неестественно гладкой, словно в стакане. Но не это пугало больше всего.
Почему-то разом перестали петь птицы, ещё минуту назад буквально заливавшиеся. И хотя только что сияло солнце, нам показалось, солнечный блеск слегка померк, словно кто-то его притушил, набросил облачную пелену.
— Какая странная, волшебная тишина… — начал было витийствовать Эдуард Леонидович, но Егорыч прислонил палец к губам. Рыбак ещё несколько секунд вслушивался в окружающее безмолвие, а потом вдруг резко скомандовал:
— Ложись на дно лодки!
Мы попадали в широкую моторку, только Леонидыч продолжал оглядываться вокруг.
— А в чём, собственно, дело? — изумился он, видя, как мы уткнулись в алюминиевое влажное дно, но тут Егорыч схватил его за шкирку огромной пятернёй и, как котёнка, швырнул к нам за компанию.
— Тихо, потом всё объясню. Быстро уткнулись мордами в дно!
Мы испуганно последовали приказу нашего сурового куратора, и только доктор исторических наук обиженно сопел. Егорыч улёгся рядом.
Тем временем в окружающем мире ничего не происходило. Стояла жуткая, просто гробовая тишина. И тут послышался лёгкий шелест, будто ветер пролетел над кронами деревьев, а затем мы уловили едва слышимое гудение, как вблизи линий электропередачи, но чуть тоньше. Затем оно резко усилилось, а потом всё разом закончилось.
Ещё через несколько мгновений мы услышали плеск воды, затем раздался птичий щебет. Природу словно снова включили.
— Виктор Егорович, что это было? — затрясли мы нашего Дерсу Узала. — Что за штиль? А гудение? Почему мы прятались?
— Не знаю, ребятки, не знаю, — забормотал Егорыч. — Одно могу сказать: если, не приведи бог, услышишь такое, сразу падай вниз, как при ядерном взрыве, в какую-нибудь щель, чтобы стороной прошло, иначе жди беды. Так старики учили.
— Наверное, миграция каких-нибудь насекомых? — предположил Леонидыч. — Думаю, только так можно объяснить гудение. Правильно — и всё живое замерло, спасаясь от роя пчёл, оводов или шершней…
— Ага, — хмыкнул я. — И шершни заставили повиноваться воды озера.
— Да, что-то здесь не сходится, — согласился Миша.
— Не ломайте голову, ребятки, — вздохнул Егорыч, — всё равно вам никто не объяснит. Сколько мы тут живём, сами почти ничего не понимаем. Кто-то это «лихом» зовёт, кто-то «чёртовой стаей». Одно только известно: появляется оно редко, раз в десять-пятнадцать лет. У нас старики говорили, раньше после такого в лес можно было без ружья идти — много павшего зверья находили: куниц, белок, зайцев. Птиц ужас сколько на лесных дорогах валялось.
— А люди? — спросил Игорь. — Люди выживали, если с этим «роем» встречались?
— Выживали, но когда возвращались домой, как не свои были, будто их подменили. Вразнос шли, спивались, из семей уходили, обязательно беда случалась. Лет сорок назад эта штука городских застала, так вот за полвека на нашем озере первый случай был, когда здесь люди утонули. Достали их со дна, а они с перерезанными горлами. Экспертиза определила — сами друг дружку порезали, хотя все трезвые. Люди были степенные, вроде Леонидыча.
— А что, если мордой вниз упасть, лихо тебя не заметит?
— Вроде как не заметит, — почесал Егорыч затылок. — Я знал только одного человека, который встретил его лицом к лицу и остался жив, здоров и в ясном рассудке.
— И кто же это был? Кто-нибудь из ваших, из местных?
— Да, одна женщина из нашего района, баба Нюра. Сейчас её уже нет, лет двадцать как померла. А дело было во время войны.
Пришло Нюре в сорок втором году извещение: мол, так и так, в результате кровопролитных боёв ваш муж Иван пропал без вести. Любила она его сильно. Однополчане супруга, возвращавшиеся в деревню, говорили, что при тех боях попасть в плен было невозможно, если пишут — пропал, значит амба, снарядом или бомбой разметало по сторонам, не найти концов, дело проверенное.
После тех разговоров у Нюры словно землю из-под ног выбили. Хотела она только одного: хотя бы примерно узнать, где лежит её муж. А может быть, похоронили его останки, пусть и в безымянной могиле?
Кто-то из старух надоумил Нюру пойти помолиться о муже в часовню заброшенного монастырского скита в лесу. Добираться туда надо было долго, но других храмов в округе тогда не было. Нюра собралась и побрела сквозь лес с выплаканными глазами.
Почти пришла, вот уже и деревянная часовенка показалась на опушке, и вдруг всё стихло. Как и все местные, Нюра знала, что это такое, но так ей всё обрыдло, что не испугалась, на землю не кинулась, под корягу не забилась. Даже глаза не закрыла.
«Иду вперёд, — рассказывала она, когда уже была совсем старенькой, — и страшно, и не страшно.
Почему-то разом перестали петь птицы, ещё минуту назад буквально заливавшиеся. И хотя только что сияло солнце, нам показалось, солнечный блеск слегка померк, словно кто-то его притушил, набросил облачную пелену.
— Какая странная, волшебная тишина… — начал было витийствовать Эдуард Леонидович, но Егорыч прислонил палец к губам. Рыбак ещё несколько секунд вслушивался в окружающее безмолвие, а потом вдруг резко скомандовал:
— Ложись на дно лодки!
Мы попадали в широкую моторку, только Леонидыч продолжал оглядываться вокруг.
— А в чём, собственно, дело? — изумился он, видя, как мы уткнулись в алюминиевое влажное дно, но тут Егорыч схватил его за шкирку огромной пятернёй и, как котёнка, швырнул к нам за компанию.
— Тихо, потом всё объясню. Быстро уткнулись мордами в дно!
Мы испуганно последовали приказу нашего сурового куратора, и только доктор исторических наук обиженно сопел. Егорыч улёгся рядом.
Тем временем в окружающем мире ничего не происходило. Стояла жуткая, просто гробовая тишина. И тут послышался лёгкий шелест, будто ветер пролетел над кронами деревьев, а затем мы уловили едва слышимое гудение, как вблизи линий электропередачи, но чуть тоньше. Затем оно резко усилилось, а потом всё разом закончилось.
Ещё через несколько мгновений мы услышали плеск воды, затем раздался птичий щебет. Природу словно снова включили.
— Виктор Егорович, что это было? — затрясли мы нашего Дерсу Узала. — Что за штиль? А гудение? Почему мы прятались?
— Не знаю, ребятки, не знаю, — забормотал Егорыч. — Одно могу сказать: если, не приведи бог, услышишь такое, сразу падай вниз, как при ядерном взрыве, в какую-нибудь щель, чтобы стороной прошло, иначе жди беды. Так старики учили.
— Наверное, миграция каких-нибудь насекомых? — предположил Леонидыч. — Думаю, только так можно объяснить гудение. Правильно — и всё живое замерло, спасаясь от роя пчёл, оводов или шершней…
— Ага, — хмыкнул я. — И шершни заставили повиноваться воды озера.
— Да, что-то здесь не сходится, — согласился Миша.
— Не ломайте голову, ребятки, — вздохнул Егорыч, — всё равно вам никто не объяснит. Сколько мы тут живём, сами почти ничего не понимаем. Кто-то это «лихом» зовёт, кто-то «чёртовой стаей». Одно только известно: появляется оно редко, раз в десять-пятнадцать лет. У нас старики говорили, раньше после такого в лес можно было без ружья идти — много павшего зверья находили: куниц, белок, зайцев. Птиц ужас сколько на лесных дорогах валялось.
— А люди? — спросил Игорь. — Люди выживали, если с этим «роем» встречались?
— Выживали, но когда возвращались домой, как не свои были, будто их подменили. Вразнос шли, спивались, из семей уходили, обязательно беда случалась. Лет сорок назад эта штука городских застала, так вот за полвека на нашем озере первый случай был, когда здесь люди утонули. Достали их со дна, а они с перерезанными горлами. Экспертиза определила — сами друг дружку порезали, хотя все трезвые. Люди были степенные, вроде Леонидыча.
— А что, если мордой вниз упасть, лихо тебя не заметит?
— Вроде как не заметит, — почесал Егорыч затылок. — Я знал только одного человека, который встретил его лицом к лицу и остался жив, здоров и в ясном рассудке.
— И кто же это был? Кто-нибудь из ваших, из местных?
— Да, одна женщина из нашего района, баба Нюра. Сейчас её уже нет, лет двадцать как померла. А дело было во время войны.
Пришло Нюре в сорок втором году извещение: мол, так и так, в результате кровопролитных боёв ваш муж Иван пропал без вести. Любила она его сильно. Однополчане супруга, возвращавшиеся в деревню, говорили, что при тех боях попасть в плен было невозможно, если пишут — пропал, значит амба, снарядом или бомбой разметало по сторонам, не найти концов, дело проверенное.
После тех разговоров у Нюры словно землю из-под ног выбили. Хотела она только одного: хотя бы примерно узнать, где лежит её муж. А может быть, похоронили его останки, пусть и в безымянной могиле?
Кто-то из старух надоумил Нюру пойти помолиться о муже в часовню заброшенного монастырского скита в лесу. Добираться туда надо было долго, но других храмов в округе тогда не было. Нюра собралась и побрела сквозь лес с выплаканными глазами.
Почти пришла, вот уже и деревянная часовенка показалась на опушке, и вдруг всё стихло. Как и все местные, Нюра знала, что это такое, но так ей всё обрыдло, что не испугалась, на землю не кинулась, под корягу не забилась. Даже глаза не закрыла.
«Иду вперёд, — рассказывала она, когда уже была совсем старенькой, — и страшно, и не страшно.
