Мы с Виктором давно вместе. Во всём мире нет людей, так понимающих и дополняющих друг друга, как мы. Виктор — реалист, твердо стоящий на земле. Я же — совсем не приспособленная к жизни мечтательница, любящая придумывать разные истории.
Добавить в моё избранное
11 мин, 27 сек 150
Почему-то меня привлекают страшные истории.
Виктор говорит, что они — соль земли. Страшные истории мрачны, в них заложена неизбежная беспощадность, фатальность. Людям нравятся сюжеты, будоражащие нервы, встряхивающие эмоции, словно коктейль.
Моя голова всегда полна бессвязных идей. Они роятся, подобно назойливым насекомым, переплетаются друг с другом, размываются в причудливые образы. Мне и теперь трудно совладать с ними, а тогда…
… Когда я болела, они истязали меня с беспощадностью умелого палача. Образовав колючий клубок из разрозненных обрывков мыслей, деталей, воспоминаний, они впивались в мою голову изнутри, мечтая вырваться из плена моего сознания, начать собственное существование — вне меня.
И этот цвет! Я где-то читала, что депрессия ассоциируется с чёрным цветом. Но мой мир был окрашен тусклой серой краской. Её призрачный пепельный оттенок поглотил всё вокруг. На окружающих предметах, на улице, на небе — на всём лежал пыльный налёт. Я не просто видела этот цвет. Я осязала его. Словно плотный слой войлока, он отдалял от меня реальность, приглушал все звуки, не пропускал запахи.
Тогда, год назад, я почти потеряла себя. Моя хандра приняла угрожающий характер. Я устала от бесполезных таблеток, от изматывающих бесед с врачом. Всё больше замыкаясь в себе, я разорвала связь с внешним миром, перестала общаться даже с Виктором. Он же всё это время пытался достучаться до меня, растормошить, пробудить для жизни. Виктор признался мне позже, что сильно переживал в момент моего недомогания. Боялся, что мы отдалимся друг от друга. Потеряем душевную близость, существующую между нами.
И тогда он придумал игру! Только для нас двоих.
Виктор научил меня слушать дома. Помните детскую считалочку «Что дом скрывает, спрятанный в тиши? Загадку эту ты реши»…? Но на самом деле никаких загадок мы не разгадываем. Дома сами рассказывают нам истории своих хозяев.
История, рассказанная первым домом, настолько пленила меня, что я записала её на бумагу. Так появилась моя первая сказка. В тот момент краски мира вновь вернулись ко мне. Я словно прошла внутреннее очищение и возродилась к жизни, снова почувствовала её вкус. Я нашла своё предназначение.
Воображение никогда не подводит меня. Но как бывает трудно ухватить нить, с которой начнётся повествование, раскрутится сюжет!
Мне всегда трудно начать. И тогда на помощь приходит Виктор.
Из нас двоих он невероятно энергичный, деятельный, он движет мной и побуждает браться за создание новой сказки.
— Поиграем? — спрашивает Виктор. И я радостно откликаюсь на это предложение.
Наша игра незатейлива.
Каждый раз мы садимся в машину. Едем за город. Долго петляем среди полей, пролесков, минуя старые деревеньки. Едем до тех пор, пока на окраине очередного почти опустевшего поселения не показывается подходящий дом.
Виктор говорит: «Вот этот!» И он еще ни разу не ошибся!
Останавливаемся. Выходим. Я немного напряжена. Новое, незнакомое чувство охватывает меня — томительное нетерпеливое предвкушение чего-то неизбежного, ждущего впереди, за чертой, которую мне предстоит перейти.
Это вдохновение. От него холодеет лицо, и покалывают кончики пальцев. Теперь, написав дюжину сказок, я безошибочно определяю его приближение. Тогда же, в тот самый первый раз я лишь смутно догадывалась об этом.
Тот самый первый раз я помню так отчётливо, словно заново проживаю его. Помню всё до мельчайших деталей…
… Помню скудную запущенность обстановки, обтрёпанную ветхую скатерть, покрывающую стол. На ней, среди немудрящей посуды — старый облезлый гребень с поломанными зубцами. В них запутался ком волос, седых, почти бесцветных.
Я физически ощущаю под пальцами их неуловимое прикосновение, их ломкую, хрупкую шершавость, как у высохшего кузнечика.
Это волосы старухи.
Я отчётливо вижу её — опустившуюся, усохшую — скелет, которому стала велика его оболочка-кожа. Теперь она свисает складками, самые неприглядные части которых спрятаны под застиранным бесформенным тряпьём.
Старость всегда отталкивающа. Но эта старуха по особенному неприятна. Она так стара, что потеряла себя. Её разум балансирует на грани яви и морочного забытья. Она почти ничего не помнит о своей прошлой жизни — и от этого возненавидела людей. Дни она проводит возле окна — выглядывает случайных прохожих, бормоча им вслед невнятные, пропитанные злобой слова. Словно пытается наложить заклятье. В её выцветших, гноящихся глазах лишь пустота и безумие.
«Глаза старухи» — так я назову рождающуюся в этот момент сказку.
Я упиваюсь вдохновением…
Картинка меняется. Я вижу небольшую стеклянную банку, из тех, в которых хранятся соленья. Теперь там два шарика плавают в мутном растворе.
Виктор говорит, что они — соль земли. Страшные истории мрачны, в них заложена неизбежная беспощадность, фатальность. Людям нравятся сюжеты, будоражащие нервы, встряхивающие эмоции, словно коктейль.
Моя голова всегда полна бессвязных идей. Они роятся, подобно назойливым насекомым, переплетаются друг с другом, размываются в причудливые образы. Мне и теперь трудно совладать с ними, а тогда…
… Когда я болела, они истязали меня с беспощадностью умелого палача. Образовав колючий клубок из разрозненных обрывков мыслей, деталей, воспоминаний, они впивались в мою голову изнутри, мечтая вырваться из плена моего сознания, начать собственное существование — вне меня.
И этот цвет! Я где-то читала, что депрессия ассоциируется с чёрным цветом. Но мой мир был окрашен тусклой серой краской. Её призрачный пепельный оттенок поглотил всё вокруг. На окружающих предметах, на улице, на небе — на всём лежал пыльный налёт. Я не просто видела этот цвет. Я осязала его. Словно плотный слой войлока, он отдалял от меня реальность, приглушал все звуки, не пропускал запахи.
Тогда, год назад, я почти потеряла себя. Моя хандра приняла угрожающий характер. Я устала от бесполезных таблеток, от изматывающих бесед с врачом. Всё больше замыкаясь в себе, я разорвала связь с внешним миром, перестала общаться даже с Виктором. Он же всё это время пытался достучаться до меня, растормошить, пробудить для жизни. Виктор признался мне позже, что сильно переживал в момент моего недомогания. Боялся, что мы отдалимся друг от друга. Потеряем душевную близость, существующую между нами.
И тогда он придумал игру! Только для нас двоих.
Виктор научил меня слушать дома. Помните детскую считалочку «Что дом скрывает, спрятанный в тиши? Загадку эту ты реши»…? Но на самом деле никаких загадок мы не разгадываем. Дома сами рассказывают нам истории своих хозяев.
История, рассказанная первым домом, настолько пленила меня, что я записала её на бумагу. Так появилась моя первая сказка. В тот момент краски мира вновь вернулись ко мне. Я словно прошла внутреннее очищение и возродилась к жизни, снова почувствовала её вкус. Я нашла своё предназначение.
Воображение никогда не подводит меня. Но как бывает трудно ухватить нить, с которой начнётся повествование, раскрутится сюжет!
Мне всегда трудно начать. И тогда на помощь приходит Виктор.
Из нас двоих он невероятно энергичный, деятельный, он движет мной и побуждает браться за создание новой сказки.
— Поиграем? — спрашивает Виктор. И я радостно откликаюсь на это предложение.
Наша игра незатейлива.
Каждый раз мы садимся в машину. Едем за город. Долго петляем среди полей, пролесков, минуя старые деревеньки. Едем до тех пор, пока на окраине очередного почти опустевшего поселения не показывается подходящий дом.
Виктор говорит: «Вот этот!» И он еще ни разу не ошибся!
Останавливаемся. Выходим. Я немного напряжена. Новое, незнакомое чувство охватывает меня — томительное нетерпеливое предвкушение чего-то неизбежного, ждущего впереди, за чертой, которую мне предстоит перейти.
Это вдохновение. От него холодеет лицо, и покалывают кончики пальцев. Теперь, написав дюжину сказок, я безошибочно определяю его приближение. Тогда же, в тот самый первый раз я лишь смутно догадывалась об этом.
Тот самый первый раз я помню так отчётливо, словно заново проживаю его. Помню всё до мельчайших деталей…
… Помню скудную запущенность обстановки, обтрёпанную ветхую скатерть, покрывающую стол. На ней, среди немудрящей посуды — старый облезлый гребень с поломанными зубцами. В них запутался ком волос, седых, почти бесцветных.
Я физически ощущаю под пальцами их неуловимое прикосновение, их ломкую, хрупкую шершавость, как у высохшего кузнечика.
Это волосы старухи.
Я отчётливо вижу её — опустившуюся, усохшую — скелет, которому стала велика его оболочка-кожа. Теперь она свисает складками, самые неприглядные части которых спрятаны под застиранным бесформенным тряпьём.
Старость всегда отталкивающа. Но эта старуха по особенному неприятна. Она так стара, что потеряла себя. Её разум балансирует на грани яви и морочного забытья. Она почти ничего не помнит о своей прошлой жизни — и от этого возненавидела людей. Дни она проводит возле окна — выглядывает случайных прохожих, бормоча им вслед невнятные, пропитанные злобой слова. Словно пытается наложить заклятье. В её выцветших, гноящихся глазах лишь пустота и безумие.
«Глаза старухи» — так я назову рождающуюся в этот момент сказку.
Я упиваюсь вдохновением…
Картинка меняется. Я вижу небольшую стеклянную банку, из тех, в которых хранятся соленья. Теперь там два шарика плавают в мутном растворе.
