Добавить в моё избранное
559 мин, 38 сек 21337
И тем не менее.
Это был наш последний вечер в Жемчужном. И Жемчужное было таким же, каким мы увидели его в первый раз. Маленький город у моря. Рано наступивший вечер. Круглая, как надутый до предела желтый шарик, луна. Которая, казалось, вот-вот лопнет. И по городу пронесется эхо этого взрыва… Но взрыва на небе нет. Хотя это не значит, что его нет на земле, в этом маленьком городке с поэтичным названием Жемчужный…
Как и в первый вечер нашего приезда мы собрались в гостинице, которая когда-то давным-давно была усадьбой одного богатого и небесталанного человека — графа Дарелова, основателя города. Множество свечей освещали по-старинному обставленную гостинную. Большой круглый стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, был уставлен множеством блюд. Приготовленных умелыми ручками хозяйки гостиницы Ли-Ли. Продолжающей суетиться на кухне вместе со своим дорогим, похожим на поросенка, муженьком Ки-Ки.
Власть города — мэр и шеф милиции Гога Сванидзе — как и полагается при их положении, обсуждали дела. Связанные наверняка с благоустройством Жемчужного. Прекрасная половина мэра, его жена Диана и дочь Полина наигрывали какую-то грустную незнакомую мелодию в четыре руки.
Белка в окружении своих папочек восседала на диване. И не слушая их, украдкой бросала на меня жгучие взгляды. Впрочем, я преувеличивал. Огня в ее глазах было уже гораздо меньше. Скорее она смотрела на меня по привычке, помня, что я — ее первая любовь. А я не без грусти подумал, что так никогда и не стану ее первой любовью.
Доктор Ступаков был особенно мрачен. Его племянница, полнощекая румяная Галка что-то без умолку тараторила и хохотала во весь голос. И он отвечал ей с кислой улыбкой. Он смотрел на нее, как смотрят в последний раз. Зная, что человек смертельно болен.
Мы стояли втроем. Я, Вано и наш приятель Сенечка. Который тоже еще не догадывался о своей болезни. И, наверное, поэтому отпускал шуточки в сторону «добродетельных» жемчужан. А я смотрел на этих людей, и мне казалось, что я знаю их тысячу лет. Но знаком не с ними. А с их отвлеченными образами. Они казались мне марионетками кукольного театра. Которые репетировали свой спектакль тысячный раз. Уже не помня изначальный смысл пьесы. И не желая даже вникать в его. Чтобы не разрушать созданный годами и ставший вполне профессиональным свой театр.
Я смотрел на них, и как когда-то пытался прочесть по лицам их сокровенные мысли. Но это было бессмысленно. На кукольных лицах не читаются мысли. Куклы могут только двигать губами, шевелить руками м ногами, да и то — не самостоятельно. И не более того.
Ничто не нарушало спокойствия этого вечера. И тихая мелодия старинного рояля только подчеркивало это. Как бы утверждая, что главное достоинство этого городка — мир. Мир, в которому нет места грехам. Разве что расплате за них. Но это уже было за кулисами…
Грубый низкий голос Вано прозвучал как-то нектсати. И все одновременно вздрогнули.
— Вы чудесно играете, Диана! Ваша мелодия — само совершенство, впрочем как и ваша красота, — комплементы из уст моего большого, лысого друга выглядели довольно нелепыми. — Наверное, трудно с такой совершенной красотой оставаться до конца целомудренной?
Диана даже не повернула головы. Она и ее дочь прекратили играть, но их руки по-прежнему касались клавиш. Словно вот-вот вновь польется музыка. Стоит только немного потерпеть, пока Вано закончит свою бестактую речь. Но Вано не собирался заканчивать свою бестактную речь. Он продолжал.
— Кстати, похвально что вы закончили с красным дипломом исторический факультет университета. Я и не подозревал, что вы, всегда такая сдержанная, молчаливая, обладаете красноречием Цицерона. Смею предполагать, что вы были достойной ученицей древних ораторов. Ваша речь на похоронах людей, умерших от справедливого наказанья Божьего всегда звучала убедительно. За все нужно платить. И самая высокая цена — это жизнь. И целомудрие — единственное спасение от Божьего наказания… Одно дело, если бы это говорила несчастная, некрасивая женщина. Никто бы особенно не внял ее речи. А вы… Само совершеннство! Эталон красоты! Такой труднее всего не поддаваться соблазнам. И вместе с тем вы — ярчайший пример, что все это — возможно. Кстати, похвально, что ваша дочь учится на психологии. Соединение истории, ораторского искусства и досконального знания души — залог верного успеха!
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — только и сказала Диана. Но играть перестала. Мне даже стало жаль, что я так и не прослушал эту мелодию до конца. И так никогда и не узнаю, кто ее автор.
— Может быть, вы понимаете, Глеб? — обратился Вано к ее мужу, мэру города. — Вы удачно женились. Редкое сочетание — красота и невинность. Вы же безумно любите свою жену, не так ли? И кому, как не вам, всячески способствовать тому, чтобы город был закрыт для всех этих надоедливых безнравственных приезжих! Которые, не дай Бог, откроют вашей жене иной мир!
Это был наш последний вечер в Жемчужном. И Жемчужное было таким же, каким мы увидели его в первый раз. Маленький город у моря. Рано наступивший вечер. Круглая, как надутый до предела желтый шарик, луна. Которая, казалось, вот-вот лопнет. И по городу пронесется эхо этого взрыва… Но взрыва на небе нет. Хотя это не значит, что его нет на земле, в этом маленьком городке с поэтичным названием Жемчужный…
Как и в первый вечер нашего приезда мы собрались в гостинице, которая когда-то давным-давно была усадьбой одного богатого и небесталанного человека — графа Дарелова, основателя города. Множество свечей освещали по-старинному обставленную гостинную. Большой круглый стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, был уставлен множеством блюд. Приготовленных умелыми ручками хозяйки гостиницы Ли-Ли. Продолжающей суетиться на кухне вместе со своим дорогим, похожим на поросенка, муженьком Ки-Ки.
Власть города — мэр и шеф милиции Гога Сванидзе — как и полагается при их положении, обсуждали дела. Связанные наверняка с благоустройством Жемчужного. Прекрасная половина мэра, его жена Диана и дочь Полина наигрывали какую-то грустную незнакомую мелодию в четыре руки.
Белка в окружении своих папочек восседала на диване. И не слушая их, украдкой бросала на меня жгучие взгляды. Впрочем, я преувеличивал. Огня в ее глазах было уже гораздо меньше. Скорее она смотрела на меня по привычке, помня, что я — ее первая любовь. А я не без грусти подумал, что так никогда и не стану ее первой любовью.
Доктор Ступаков был особенно мрачен. Его племянница, полнощекая румяная Галка что-то без умолку тараторила и хохотала во весь голос. И он отвечал ей с кислой улыбкой. Он смотрел на нее, как смотрят в последний раз. Зная, что человек смертельно болен.
Мы стояли втроем. Я, Вано и наш приятель Сенечка. Который тоже еще не догадывался о своей болезни. И, наверное, поэтому отпускал шуточки в сторону «добродетельных» жемчужан. А я смотрел на этих людей, и мне казалось, что я знаю их тысячу лет. Но знаком не с ними. А с их отвлеченными образами. Они казались мне марионетками кукольного театра. Которые репетировали свой спектакль тысячный раз. Уже не помня изначальный смысл пьесы. И не желая даже вникать в его. Чтобы не разрушать созданный годами и ставший вполне профессиональным свой театр.
Я смотрел на них, и как когда-то пытался прочесть по лицам их сокровенные мысли. Но это было бессмысленно. На кукольных лицах не читаются мысли. Куклы могут только двигать губами, шевелить руками м ногами, да и то — не самостоятельно. И не более того.
Ничто не нарушало спокойствия этого вечера. И тихая мелодия старинного рояля только подчеркивало это. Как бы утверждая, что главное достоинство этого городка — мир. Мир, в которому нет места грехам. Разве что расплате за них. Но это уже было за кулисами…
Грубый низкий голос Вано прозвучал как-то нектсати. И все одновременно вздрогнули.
— Вы чудесно играете, Диана! Ваша мелодия — само совершенство, впрочем как и ваша красота, — комплементы из уст моего большого, лысого друга выглядели довольно нелепыми. — Наверное, трудно с такой совершенной красотой оставаться до конца целомудренной?
Диана даже не повернула головы. Она и ее дочь прекратили играть, но их руки по-прежнему касались клавиш. Словно вот-вот вновь польется музыка. Стоит только немного потерпеть, пока Вано закончит свою бестактую речь. Но Вано не собирался заканчивать свою бестактную речь. Он продолжал.
— Кстати, похвально что вы закончили с красным дипломом исторический факультет университета. Я и не подозревал, что вы, всегда такая сдержанная, молчаливая, обладаете красноречием Цицерона. Смею предполагать, что вы были достойной ученицей древних ораторов. Ваша речь на похоронах людей, умерших от справедливого наказанья Божьего всегда звучала убедительно. За все нужно платить. И самая высокая цена — это жизнь. И целомудрие — единственное спасение от Божьего наказания… Одно дело, если бы это говорила несчастная, некрасивая женщина. Никто бы особенно не внял ее речи. А вы… Само совершеннство! Эталон красоты! Такой труднее всего не поддаваться соблазнам. И вместе с тем вы — ярчайший пример, что все это — возможно. Кстати, похвально, что ваша дочь учится на психологии. Соединение истории, ораторского искусства и досконального знания души — залог верного успеха!
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — только и сказала Диана. Но играть перестала. Мне даже стало жаль, что я так и не прослушал эту мелодию до конца. И так никогда и не узнаю, кто ее автор.
— Может быть, вы понимаете, Глеб? — обратился Вано к ее мужу, мэру города. — Вы удачно женились. Редкое сочетание — красота и невинность. Вы же безумно любите свою жену, не так ли? И кому, как не вам, всячески способствовать тому, чтобы город был закрыт для всех этих надоедливых безнравственных приезжих! Которые, не дай Бог, откроют вашей жене иной мир!
Страница
147 из 158
147 из 158
