Город призраков

А ты.. милая, — Сенечка в порыве нежности прижал Диану к своей груди. — Я прошу, не надо об этом рассказывать. Это может быть очень опасным.

— Но почему? Почему? Ведь он не может быть…

— Тс-с-с, — Сенечка слегка зажал ее рот ладонью. — Не надо… Не зря поговаривают, что он работает над проблемой рака. А адвокат… Он был болен…

— О, Боже, как все запутанно. Но… Но Сенечка, милый, главное, это ты… Главное, что я люблю тебя. И, знаешь, с этим убийством… Во всяком случае на нас могут и не обратить внимание. Все заняты его расследованием. И мы может почаще видеться…

— Как бы не так! — неожиданно, с противоположной от меня стороны, раздался громкий, почти злобный крик.

И тут же на сцене появился еще один персонаж местной шекспировской трагедии. Это была уже настоящая Полина, дочка мэра. О, как мало походила она в этот миг на ту неприступную, строгую девицу, по-светски равнодушную и чрезмерно горделивую. Теперь ее лицо было красным от слез. Глаза метали молнии. Губы перекосились от ярости.

Она подскочила к матери. И стала трясти ее за плечи.

— Как… Как ты могла… Ты… Знаешь, кто ты… Я же собираюсь за него замуж… А ты… Ты использовала меня… Ты воспользовалась тем, что мы так похожи. Вот почему весь город судачил, что мы встречаемся. А это ты с ним встречалась. А я не понимала… Ты и папу так ловко обвела вокруг пальца. Ты самая подлая из всех, кого я…

Я примерно догадывался, чем закончится эта сцена. Две несостоявшиеся фотомодели наверняка передерутся. А местный Дон Жуан Сенечка втихоря, деревце за деревцем, пенек за пеньком — и его как и ни бывало. Я также последовал его примеру и что есть мочи рванул к колледжу. Перевел дух только на ступеньках. Пригладил взъерошенные волосы. И как ни в чем не бывало вошел в храм науки Жемчужного, где преподавал Модест Демьянович.

Гимназия была настолько же чистенькой и стерильной, как и ее обитатели. Белые стены, белые двери, белые столы. Белые бантики девочек, белые рубашечки мальчиков. Я заглянул в класс, в котором вел урок Модест. И успел заметить, что он тоже был весь в белом. Белые хлопковые штаны, белая тенниска, белые туфли. Вано сидел за последней беленькой партой. Я уже хотел было поддержать товарища, усевшись с ним за одну парту. Но прозвенел звонок. Так что вкусить жемчужных знаний на сей раз мне не посчастливилось.

Наконец мы остались втроем и расположились, как гимназисты-отличники, поближе к учителю. Положив даже по старой забытой привычке руки на парту. Оставалось разве что только поднять руку, чтобы задать вопрос. Но Модест Демьянович нас опередил.

— Очень раз вас видеть, молодые люди, — приветливо улыбнулся он, расположившись за учительским столом перед нами. — Конечно не смею надеяться, что вас сюда привела жажда знаний.

— Именно она родимая и привела, — кивнул я.

Модест рассмеялся приглушенным смешком.

— Но вы понимаете, я не то имею ввиду.

Но Вано, дабы поддержать теплую беседу, тут же уверил учителя, что более умной, трогательной лекции он нигде и никогда не слышал. А я тут же выразил сожаление. Что так и не успел сесть за парту рядом с товарищем. Ибо не сомневался, что учительский талант Модеста Демьяновича превосходит все ожидания.

Модест был явно польщен. Его голубые глаза сияли. И он, похоже, уже готов был выложить всю информацию на блюдечке с голубой каемочкой.

— Вы это здорово заметили, — начал Вано басом, — что юные сердца наиболее уязвимы. С возрастом сердце черствеет. Камни брошенные в него отскакивают и зачастую попадают в того, кто их же и бросил.

Я вытаращил на Вано глаза. Вот это да! Похоже он и впрямь старательно записывал лекцию. А Модест, казалось, расплывется сейчас от удовольствия по столу. Еще бы! Его уже цитируют!

— Так оно и есть, молодые люди. Существует мудрая поговорка. Не бросай в другого камни, когда у самого дом стеклянный.

— Скажите, Модест Демьянович, у ваших учеников с годами тоже черствеет сердце? И они так же легко разбрасываются камнями?

Похоже, Вано решил стать поэтом. Но разве у поэтов бывают такие рожи?

— Кого вы имеете ввиду? — нахмурился Модест. — Впрочем, я могу и сам ответить. Угрюмого. Не так ли? Но поверьте, в любом деле бывают изъяны.

— Про Угрюмого мы уже все поняли, — продолжал вкрадчивым голосом мой товарищ. Хотя это ему только так казалось, что он говорит вкрадчиво. На самом деле он гудел, как всегда, только более невнятно. — А что вы скажете об адвокате? Неужели и его сердце с возрастом оставалось пушистым и мягким? А прожитые годы, а неудачи в любви?

Модест пожал плечами. И посмотрел за окно.

— Любого человека можно сломать. Но это не значит, что он тут же начнет бросать камни в другого. Адвокат скорее относился к мазохистом, чем ко мстителям. Он переживал все в себе. Это было еще с детства.