16 июля 1923 года, после того, как последний мастер закончил свою работу, я въехал в здание, в котором когда-то находился Лисемский монастырь. Реставрация потребовала огромных усилий, ибо от огромного заброшенного дома не осталось почти ничего, кроме руин, но поскольку здесь обитали мои предки, я не постоял за расходами.
Добавить в моё избранное
36 мин, 31 сек 256
Люди здесь не жили со времен короля Георга Первого, когда ужасная, так и необъясненная во многом трагедия стала причиной смерти владельца Лисема, пяти его детей и нескольких слуг, эта трагедия бросила тень ужасного подозрения на его третьего сына — моего прямого прародителя и единственного потомка ненавистного всем рода.
Поскольку этот единственный наследник был обвинен в убийстве, владение его перешло к короне, со своей стороны он не предпринял никаких попыток снять с себя обвинение или вернуть свою собственность. Будучи потрясенным чем-то более ужасным, чем угрызения совести или страхом перед законом, и выражая единственное поистине неистовое желание больше не видеть и не вспоминать древнее здание, Уолтер Берипор, одиннадцатый Барон Лисемский, бежал в Вирджинию и там создал семью, которая в следующем столетии стала известна под фамилией Берипор.
Лисем оставался необитаемым, хотя позже он стал одним из имений семейства Робертсов и объектом многочисленных исследований, связанных с его необычной архитектурой. Готические башни этого здания покоились на саксонских или
романских фундаментах, которые, в свою очередь, имели своим основанием еще более древнюю постройку или сочетание построек — римских и даже друидических или местных кимрских, если верить легенде. Фундамент этот представлял собой в высшей степени своеобразное сооружение, соединявшееся с одной стороны с известняковым монолитом у обрыва которого над пустынной долиной, протянувшейся на три мили до деревни Анчестер, и стоял Лисем.
Архитекторы и любители древностей обожали наследовать эту странную реликвию забытых столетий, но местные жители ненавидели Лисем. Они ненавидели это здание и много веков назад, когда там жили мои предки, и продолжали ненавидеть его и тогда, когда оно покрылось мхом и плесенью запустения. Уже в первый день моего пребывания в Анчестере я узнал, что в наследство мне достался дом, на котором лежит проклятие. А на этой неделе рабочие взорвали Лисем, и сейчас они спешно уничтожают остатки его фундаментов.
Мне всегда были известны основные факты из истории моего рода, как, впрочем, и то, что мой первый американский предок прибыл в колонии в ореоле какой-то странной тайны. Однако я продолжал оставаться в неведении относительно подробностей — по причине молчания, всегда хранимого в этом отношении Берипорами. В отличие от наших соседей-плантаторов, мы редко похвалялись своими предками-крестоносцами или другими геройскими прародителями эпохи средневековья или ренессанса. В нашем роду не существовало никаких традиций, кроме, разве, одной: письмо в запечатанном конверте передавалось отцом для вскрытия после его кончины старшему сыну. Все же доблести, которыми мы гордились, были обретены нашим семейством уже после переселения в Америку, это были доблести доброго и благородного, хотя и несколько замкнутого и необщительного виргинского рода.
Во время войны пожар, случившийся в Карфаксе, нашем фамильном поместье, раскинувшемся на берегах реки Джеймс,
уничтожил все наше состояние и перевернул нашу жизнь.
В том ужасном пламени погиб и мой престарелый дед, унеся с собой конверт, связывавший нас всех с нашим прошлым. Я и по сей день помню то, что видел, когда мне было семь лет: кричащих солдат федералистской армии, пронзительно голосящих женщин и завывающих а молитве негров. В то время мой отец был среди защитников Ричмонда, и после соблюдения многочисленных формальностей моей матери и мне разрешили перейти линию фронта и присоединиться к нему.
После окончания войны мы переехали на север, откуда была родом моя мать. Там я достиг зрелости, и, в конце концов, богатства, как и подобает обыкновенному флегматичному «янки». Ни мой отец, ни я так и не узнали, что же хранил переходивший из поколения в поколение семейный конверт, и по мере того, как я окунался в серую деловую жизнь Массачусетса, я постепенно терял всякий интерес к тайнам, по всей очевидности, скрытым где-то в сени моего родового древа. Если бы я хотя бы догадывался об их природе, с какой бы радостью я оставил Лисем его мхам, летучим мышам и паутине!
Мой отец умер в 1904году, не оставив никакого послания ни мне, не десятилетнему Альфреду, моему единственному ребенку, росшему без матери. Именно этому мальчику и суждено было пролить свет на нашу семейную тайну. В 1917 году, во время войны, Альфред был офицером авиации. В своих письмах ко мне он стал описывать некоторые крайне интересные фамильные легенды. Было очевидно, что Берипоры имели за плечами яркую, хотя и мрачную историю. Друг моего сына, капитан королевского летного корпуса Эдвард Робертс, живший неподалеку от нашего родового поместья в Анчестере, поведал ему кое-какие истории, услышанные им от крестьян. Эти истории по своей дикости и невероятности могли сравниться с фантазиями лишь немногих романистов. Конечно же, сам Робертс не принимал их всерьез, но они развлекали моего сына и стали хорошим материалом для его писем ко мне.
Поскольку этот единственный наследник был обвинен в убийстве, владение его перешло к короне, со своей стороны он не предпринял никаких попыток снять с себя обвинение или вернуть свою собственность. Будучи потрясенным чем-то более ужасным, чем угрызения совести или страхом перед законом, и выражая единственное поистине неистовое желание больше не видеть и не вспоминать древнее здание, Уолтер Берипор, одиннадцатый Барон Лисемский, бежал в Вирджинию и там создал семью, которая в следующем столетии стала известна под фамилией Берипор.
Лисем оставался необитаемым, хотя позже он стал одним из имений семейства Робертсов и объектом многочисленных исследований, связанных с его необычной архитектурой. Готические башни этого здания покоились на саксонских или
романских фундаментах, которые, в свою очередь, имели своим основанием еще более древнюю постройку или сочетание построек — римских и даже друидических или местных кимрских, если верить легенде. Фундамент этот представлял собой в высшей степени своеобразное сооружение, соединявшееся с одной стороны с известняковым монолитом у обрыва которого над пустынной долиной, протянувшейся на три мили до деревни Анчестер, и стоял Лисем.
Архитекторы и любители древностей обожали наследовать эту странную реликвию забытых столетий, но местные жители ненавидели Лисем. Они ненавидели это здание и много веков назад, когда там жили мои предки, и продолжали ненавидеть его и тогда, когда оно покрылось мхом и плесенью запустения. Уже в первый день моего пребывания в Анчестере я узнал, что в наследство мне достался дом, на котором лежит проклятие. А на этой неделе рабочие взорвали Лисем, и сейчас они спешно уничтожают остатки его фундаментов.
Мне всегда были известны основные факты из истории моего рода, как, впрочем, и то, что мой первый американский предок прибыл в колонии в ореоле какой-то странной тайны. Однако я продолжал оставаться в неведении относительно подробностей — по причине молчания, всегда хранимого в этом отношении Берипорами. В отличие от наших соседей-плантаторов, мы редко похвалялись своими предками-крестоносцами или другими геройскими прародителями эпохи средневековья или ренессанса. В нашем роду не существовало никаких традиций, кроме, разве, одной: письмо в запечатанном конверте передавалось отцом для вскрытия после его кончины старшему сыну. Все же доблести, которыми мы гордились, были обретены нашим семейством уже после переселения в Америку, это были доблести доброго и благородного, хотя и несколько замкнутого и необщительного виргинского рода.
Во время войны пожар, случившийся в Карфаксе, нашем фамильном поместье, раскинувшемся на берегах реки Джеймс,
уничтожил все наше состояние и перевернул нашу жизнь.
В том ужасном пламени погиб и мой престарелый дед, унеся с собой конверт, связывавший нас всех с нашим прошлым. Я и по сей день помню то, что видел, когда мне было семь лет: кричащих солдат федералистской армии, пронзительно голосящих женщин и завывающих а молитве негров. В то время мой отец был среди защитников Ричмонда, и после соблюдения многочисленных формальностей моей матери и мне разрешили перейти линию фронта и присоединиться к нему.
После окончания войны мы переехали на север, откуда была родом моя мать. Там я достиг зрелости, и, в конце концов, богатства, как и подобает обыкновенному флегматичному «янки». Ни мой отец, ни я так и не узнали, что же хранил переходивший из поколения в поколение семейный конверт, и по мере того, как я окунался в серую деловую жизнь Массачусетса, я постепенно терял всякий интерес к тайнам, по всей очевидности, скрытым где-то в сени моего родового древа. Если бы я хотя бы догадывался об их природе, с какой бы радостью я оставил Лисем его мхам, летучим мышам и паутине!
Мой отец умер в 1904году, не оставив никакого послания ни мне, не десятилетнему Альфреду, моему единственному ребенку, росшему без матери. Именно этому мальчику и суждено было пролить свет на нашу семейную тайну. В 1917 году, во время войны, Альфред был офицером авиации. В своих письмах ко мне он стал описывать некоторые крайне интересные фамильные легенды. Было очевидно, что Берипоры имели за плечами яркую, хотя и мрачную историю. Друг моего сына, капитан королевского летного корпуса Эдвард Робертс, живший неподалеку от нашего родового поместья в Анчестере, поведал ему кое-какие истории, услышанные им от крестьян. Эти истории по своей дикости и невероятности могли сравниться с фантазиями лишь немногих романистов. Конечно же, сам Робертс не принимал их всерьез, но они развлекали моего сына и стали хорошим материалом для его писем ко мне.
