Добавить в моё избранное
10 мин, 6 сек 161
Тем не менее, я сумел протиснуться вперёд и чуть ли не вбросил двоих мужиков в закрывавший свои двери вагон. Было похоже, я мог оказаться удачливее в этот раз — вот только еще одно усилие, только выставить плечо и поднажать… Поезд двинулся с места, машинист, по-видимому, был уверен, что все двери сошлись за пассажирами, спрессованными внутри вагонов, и — проклятие — я опять застрял между дверьми, но на этот раз обе мои руки торчали снаружи, нижняя половина моего тела была намертво стиснута между половинками дверей, и я не мог сделать ничего, чтобы высвободить себя и отпрыгнуть назад на платформу. Инстинкт и память подсказали мне, что произойдёт в ближайшие секунды. В ужасе, глядя на лица пассажиров за стеклом, я не увидел ни на одном из них какой-либо реакции на то, что происходило со мной, никто не пытался кричать в панике или просто помочь мне — попытаться втянуть меня в салон вагона, как это было в первый раз. Значит, то же самое происходит во второй раз? Теперь может и не повезти — успел я подумать за мгновение до того, как ощутил глухой и сильный удар в спину.
Всё существо моё разбилось словно стеклянный шар на тысячи кусков, а сознание ушло от меня вслед за поездом во тьму тоннеля, потерявшись в его глубине.
Я знал, теперь у меня не было сердца. И я был кем-то другим.
Когда он открыл глаза, над ним, лежавшим навзничь между рельсами, зависала непроницаемая тишина. Он не чувствовал боли, но чьё-то постороннее присутствие было ощутимо так сильно, что он приподнял голову и вгляделся в темноту. Он увидел своих отца и мать, склонившихся над его телом. Выражение нескончаемого горя в их глазах, смотревших куда-то в сторону от него, окончательно сломило его. И тогда появилась боль. Нестерпимая, неожиданно жестокая боль. Со смертельным ужасом он наблюдал как агонизируют его члены, как трясётся в конвульсиях его вконец обессиленное тело. И даже в эти минуты он не мог не заметить, как старо выглядят его родители. Он хотел обратить на себя их внимание, чтобы сказать ложь о том, что ему совсем не так больно как это может показаться со стороны, что он умирает спокойно и безмятежно, что он, быть может, уже мёртв, как будто всё это могло уменьшить их страдания, и они легче смирились бы, подобно ему, что уже ничего нельзя изменить в его или их судьбе, что уже ничего больше не произойдёт здесь в тоннеле, кроме короткого и беззвучного расставания. Но они как будто не замечали его усилий, они продолжали смотреть мимо него, и они казались полуживыми и совершенно раздавленными своим несчастием.
Невозможность обменяться с ними взглядом в самый последний раз усилила его боль многократно, но это была уже какая-то другая боль.
Его исковерканное тело было замечено одним из дорожных рабочих сразу же после отхода поезда с платформы. Стало известно, что один из пассажиров за несколько секунд до происшествия рванул ручку стоп-крана, но было уже поздно.
Подошли другие рабочие, склонились над трупом, сочувственно покачивая головами, накрыли его полотнищем, связались по радио с оператором следующего поезда, чтобы задержать его на станции, дали знать властям. Толпы пассажиров продолжали прибывать к платформам и опоздания на работу теперь для многих казались неизбежными в это холодное божье утро.
Всё существо моё разбилось словно стеклянный шар на тысячи кусков, а сознание ушло от меня вслед за поездом во тьму тоннеля, потерявшись в его глубине.
Я знал, теперь у меня не было сердца. И я был кем-то другим.
Когда он открыл глаза, над ним, лежавшим навзничь между рельсами, зависала непроницаемая тишина. Он не чувствовал боли, но чьё-то постороннее присутствие было ощутимо так сильно, что он приподнял голову и вгляделся в темноту. Он увидел своих отца и мать, склонившихся над его телом. Выражение нескончаемого горя в их глазах, смотревших куда-то в сторону от него, окончательно сломило его. И тогда появилась боль. Нестерпимая, неожиданно жестокая боль. Со смертельным ужасом он наблюдал как агонизируют его члены, как трясётся в конвульсиях его вконец обессиленное тело. И даже в эти минуты он не мог не заметить, как старо выглядят его родители. Он хотел обратить на себя их внимание, чтобы сказать ложь о том, что ему совсем не так больно как это может показаться со стороны, что он умирает спокойно и безмятежно, что он, быть может, уже мёртв, как будто всё это могло уменьшить их страдания, и они легче смирились бы, подобно ему, что уже ничего нельзя изменить в его или их судьбе, что уже ничего больше не произойдёт здесь в тоннеле, кроме короткого и беззвучного расставания. Но они как будто не замечали его усилий, они продолжали смотреть мимо него, и они казались полуживыми и совершенно раздавленными своим несчастием.
Невозможность обменяться с ними взглядом в самый последний раз усилила его боль многократно, но это была уже какая-то другая боль.
Его исковерканное тело было замечено одним из дорожных рабочих сразу же после отхода поезда с платформы. Стало известно, что один из пассажиров за несколько секунд до происшествия рванул ручку стоп-крана, но было уже поздно.
Подошли другие рабочие, склонились над трупом, сочувственно покачивая головами, накрыли его полотнищем, связались по радио с оператором следующего поезда, чтобы задержать его на станции, дали знать властям. Толпы пассажиров продолжали прибывать к платформам и опоздания на работу теперь для многих казались неизбежными в это холодное божье утро.
Страница
3 из 3
3 из 3
