Моя жизнь в Лесу Духов

В общем, он выбился из последних сил, но ветер дунул нам прямо в ноздри запахом пороха от вражьей стрельбы, и мы устрашились хуже, чем прежде, и брат опять подхватил меня на руки и помчался со мной, как с ношей, вперед, но, когда я заметил, что за короткую перебежку у него много раз подкашивались ноги, я ему посоветовал убегать одному для спасения своей жизни от вражьей напасти и сыновних забот о матушке после войны — у нее ведь не было детей, кроме нас, а со мной на руках он убежать бы не смог. И еще я сказал ему, что мы с ним встретимся: если бог избавит меня от смерти, то на земле, а если попустит умереть, то в небе.

При моих печальных словах о смерти брат безутешно заливался слезами, но я-то, конечно, слезами не заливался, мне-то пришлось успокоиться на мысли, что враги захватят меня в рабство или убьют. И с тех пор я верю по сегодняшний день, что, если кого-нибудь напугать до смерти, он уже ничего не будет бояться. И вот брат рыдал в два ручья, или оба глаза, а у меня слез не было ни в едином глазу, и, когда мы увидели дым от стрельбы, брат распрощался со мной на дороге и побежал вперед во все оставшиеся силы, но потом вернулся и вытащил из кармана два подобранных с земли плода и дал мне их оба вместо одного. А потом стремглав побежал вперед и скрылся вдали незамеченно для врагов, но, пока его совсем не заслонили деревья, потому что дорога впереди заворачивала, он оглядывался на меня со слезами и грустью.

А когда он окончательно исчез из виду, я сунул оставленные плоды в карман и вернулся обратно к фруктовому дереву, с которого свалились эти плоды, и спрятался под ветками от солнца и ужаса. Но когда стрельба неодолимо приблизилась и я заметил, что от меня до врагов осталась только 1/8 часть мили, мне по малолетству пришлось отступить — малолетние не могут спокойно слушать страшные звуки вражьей стрельбы, — и я шагнул в Неизвестный Лес, который начинался у фруктового дерева. Фруктовое дерево было мне ЗНАК, а какой это знак, узнается в будущем.

Так я остался один на один со своей судьбой в Неизвестном Лесу, потому что ни матушки, ни отца, ни брата или какого-нибудь другого защитника для спасения меня от неминуемых бед, если и когда они стрясутся, там не было. Я-то остался в Неизвестном Лесу, а брат слишком долго нес меня на руках, и враги догадались, куда он скрылся, и минут через десять сумели поймать, но не убили насмерть, а забрали в плен, потому что я слышал, как он звал на помощь, когда его безжалостно уводили в рабство.

В лесу духов

Я надежно спрятался в Неизвестном Лесу, но мне не удалось притаиться на месте, потому что смертельная вражья стрельба загоняла меня, как зверя, все дальше, пока я не удалился миль за шестнадцать от фруктового дерева возле дороги. Вот, значит, одолел я шестнадцать миль, но мне еще слышалась вражья стрельба, и я без оглядки помчался вперед и неведомо для себя на безоглядном бегу вступил в Лес Духов, или Страшный Лес, потому что по малолетству не успел отличить самое обычное «худо» от «добра». А этот Лес Духов был такой страшный, что телесные существа, даже самые великие, не подступали к нему ни ночью, ни днем.

Но как только громкая вражья стрельба загнала меня незамеченно в Страшный Лес Духов, потому что мне было по малолетству неведомо, куда телесные существа не допускаются или сами страшатся ходить, я вытащил из кармана оба плода, которые оставил мне у дерева брат, и в ту же минуту без остатка их съел, а то из-за страха и смертельных опасностей мне стало голодно еще на дороге, и я почувствовал, что пора подкрепиться.

После подкрепления своей жизни плодами я принялся нескончаемо бродить по лесу, пока не увидел чащобный холм, затемненный деревьями и ночью и днем. А земля на холме была всюду чистая, будто ее кто-нибудь приходил подметать. И вот я пригнулся к самой земле, чтобы внимательно оглядеть холм, потому что устал слоняться по лесу и мне захотелось хорошенько выспаться. Я пригнулся, но ничего в затемненности не увидел, и лег плашмя, и увидел вход.

Это был вход вроде двери в дом, и там виднелось небольшое крыльцо, и оно сияло ослепительным блеском, будто его все время чистили полиролью. (А сделано оно было из чистого золота.) И вот, не различая по своему малолетству «добра» и «худа», я ошибочно подумал, что надо бы сюда войти, и вошел, и добрался до перекрестка из трех коридоров, которые вели в три разные комнаты.

А эти комнаты, как я сразу сообразил, отличались каждая разным убранством — серебряным, золотым и медным. Сначала я просто стоял в нерешимости, думая, по какому пойти коридору, но, когда из комнат за этими коридорами до меня донеслись аппетитные запахи, причем для каждой свой собственный и особый, я сообразил, что смертельно проголодался еще до того, как взошел на холм, в котором был вырыт этот пещерный дом, и вот я начал принюхиваться к запахам, чтоб ясно понять, куда мне двинуться.