Королева фей

— Какого хрена вы тут стояли?! — процедил он. — Какого хрена вы тут стояли, я спрашиваю?! Они были трое на меня одного, а из наших никто даже не подошел мне помочь. Только на Гарри и можно положиться. А вы! Тоже мне, братья называется!

— Мы думать, — продолжали издеваться близнецы, — брат наш походить…

— … на крупный индюк…

— … раздуваться красный…

— … скакать и вопить…

— … такой глупый птица…

— … очень глупый! Стыдно заступаться за такой!

Они немедленно принялись ржать, и их смех подхватил еще кое-кто из гриффиндорцев, стоявших поодаль.

— Я — индюк?! Хорошо! — заорал Рон. — Хорошо! Пусть, я индюк! Пусть я индюк — слышите?! — повернулся он к залу. — Зато она — вот она, — он указал пальцем на Гермиону, — вела себя сегодня… вела себя как… как шлюха, ясно?! КАК ШЛЮХА, ясно вам, я спрашиваю?!

В этой части зала немедленно воцарилась мертвая тишина, в которой как-то потерянно прозвенела одинокая реплика Лаванды:

— Дебил!

С лица близнецов как-то сразу сползла их фирменная улыбка, они смотрели сейчас слегка удивленно, словно видели своего брата в первый раз в жизни.

— Ты конченный придурок…

— … Рон Уизли.

— Не будь мы…

— … твоими братьями…

— … ты бы огреб по полной, а так…

— … не хочется огорчать…

— … родителей…

И почти тут же вслед за этим одновременно:

— Гермиона!

Потому что она побежала. Не видя ничего перед собой. Куда-то прочь отсюда, от этого кошмарного Бала!

— Ты должен выбросить это из головы, Гарри. Ты слышишь? Ты меня слышишь?! — она затихла на какое-то время, но теперь снова кричала. — Мы — друзья, настоящие друзья, а не… Мы не должны превращаться в… Это всё погубит.

— Мы давно уже не друзья, Гермиона, — сказал он тихо.

— Мы друзья! Я тебе друг. Всегда была. И буду. И что значит «давно»?!

— С того момента, когда «Гарри, ты великий волшебник» — помнишь?

— О чем ты?

— Я тогда подумал, что если помру, так хоть найдется девочка, которая по мне поплачет. Ну и… Надо было всё тебе сразу сказать. Прямо там, в подземелье камня. Как только понял, сразу и сказать. А я дотянул вот уже… неизвестно до чего!

— Что, сказать, Гарри?! Тебе тогда было…

— Что ты мне нравишься… Что ты самая красивая из всех, что я видел… Что я люблю тебя!

— Не смей! — она поползла к нему по полу на коленках и стала пинать ладонью его ноги. — Не смей говорить это, слышишь?! Я тебе запрещаю! Ты… ты это выдумал! Выдумал! Скажи, что ты это выдумал!

Она зарыдала, закрыв руками лицо. Сейчас ей вспомнились слова Макгонагалл, она поняла, на что декан так явственно намекала, почему послала ее проведать Гарри в эту ночь. И еще фраза Роджера Дэвиса. Он же совершенно точно хотел сказать: «Твой Гарри не смог придти». Неужели это было настолько явно? Неужели окружающие давно поняли то, чего она сама не видела и не хотела видеть? Теперь ей стало очевидно, почему ее никто не приглашал. Ни у кого не возникало сомнений, что она пойдет с ним — с Гарри. И этот факт просто выворачивал ее наизнанку.

— Вот что — пойдем-ка спать, Гермиона, — он поднялся и осторожно взял ее за плечи. — Давай, ну? Вставай.

— Отстань от меня! — отмахнулась она от него, но внутри себя понимала, что он прав. Уже не было никакого смысла сидеть тут и пререкаться.

Она поднялась, пошатываясь, продолжая всхлипывать, и медленно пошла к двери.

— Давай-ка я укрою тебя… — Гарри попытался набросить на нее свою мантию, но она скинула ее на пол.

— Отстань! Пока не скажешь, что ты всё это выдумал, не подходи ко мне!

— Да, да, Гермиона, я всё это выдумал, только одень мантию. В коридорах холодно, а у тебя плечи голые.

— Не трогай мои плечи! Не дотрагивайся, не дотрагивайся до меня! — она затопала ножкой в истерике.

— Прекратите капризничать сейчас же, молодая леди! — из дальней двери показалась голова медсестры. — Накиньте мантию, как вам советуют, иначе, когда придете сюда с простудой, я уложу вас на карантин. На неделю. Без доступа к библиотеке.

Она и вправду вела себя глупо и… странно, ужасно странно, как будто это вовсе не она. Возможно, всему виной была та расслабленность, которой она позволила собой овладеть на сегодняшнем балу. И все последующие события тоже… Она не понимала, отчего ее так трясет, отчего она так бесится на Гарри, отчего ей кажется, что всё пропало, что жизнь кончена, что ее тянет куда-то в глубокий водоворот неизвестности. Она выхватила мантию, набрасывая на плечи, и полетела в полутьму коридора. Он, конечно, следовал за ней по пятам. Слезы всё текли. Она злилась, злилась не переставая, стискивала сжатые в кулаках отвороты мантии, и ей хотелось рвать эту ткань, рвать на мелкие кусочки, лишь бы вышвырнуть из себя всю ту злость, которая перла из нее, вместе со слезами и с желанием просто сигануть куда-нибудь в пролет главной лестницы.