— Что я делаю со своей жизнью! — плакала гусеница.
Добавить в моё избранное
5 мин, 33 сек 9945
Никогда никаких глупостей не наделаешь!
— Ничего я не степенная! — рассердилась гусеница.
— Ладно, ты не в настроении, полечу лучше.
— Ага. Лети. Хоть пообедаю спокойно.
Муха улетела, а гусеница от злости и раздражения принялась исступленно заворачиваться в свою паутину. А, будь, что будет! Степенная я у них! Ха! Рассудительная! А я больная на всю голову! Ну ее, эту жизнь! Ползать, листья жевать. Уж лучше вообще ничего не делать, а только мечтать-мечтать… Крылья… Цветные, красивые. Нектар. Луг. Лечу — и все мною восхищаются.
Гусеница мечтала, а паутины становилось все больше и больше. Гусеница исчезла под слоем этой паутины, и ее уже не было видно, но она ничего и никого не замечала.
На следующий день на ветку, где жила гусеница, слетелись все ее друзья и подруги. Муха с комаром, стрекоза, жук-бронзовка, божья коровка. Они с ужасом смотрели на моток паутины, прилипший к листу.
— Ну все… Довела себя, — сказала стрекоза. — Висит в гробу!
— Похоронила заживо… — заохала муха.
— А ведь такая рассудительная была. Кто мог подумать? — удивлялась божья коровка.
— В тихом омуте… как говорится… — чесал затылок жук.
— Выпьем за упокой, — предложил комарик.
О гусенице все забыли. Тихие насекомые (как и люди) вообще быстро забываются. Нет, ну, вспоминали, конечно, иногда, но редко, мельком. Стрекоза, если ей нужно было с кем-то себя сравнить, и потешить чувство собственного великолепия. Муха, когда хотелось, чтобы кто-то сказал, как ей поступать. Божья коровка, когда возникала неудержимая потребность выговориться, а свободные уши — дефицит. Жук, когда необходимо было экспертное женское мнение по вопросам, какие не задашь красавице, за которой ухаживаешь.
Чаще всех вспоминал воробей, который давненько на нее поглядывал и все думал поживиться, но клюв не доходил.
Когда на поляне появилась новая бабочка, никто, в общем-то, ничего и не понял. Бабочка была офигительно прекрасной, обворожительной, веселой и остроумной. Стрекоза грызла себе от зависти лапки. Жук и комар сразу потеряли голову. Божья коровка и муха решили, что дружить с такой более выгодно и престижно, чем со стрекозой.
Для воробья она была слишком худой.
Была ли эта прекрасная бабочка той запутавшейся в своих мечтах гусеницей? Кто знает? Может, для кого-то мечты и глупости — первейший инструмент перемен к лучшему. И та гусеница, сама не понимая, что делает, совершила природный метаморфоз — завернулась в кокон, погрузилась в себя, поверила безумным мыслям и стала бабочкой. А может, она просто задохнулась и умерла в липкой паутине самообмана, и появившаяся на поляне бабочка — совершенно другое насекомое.
— Ничего я не степенная! — рассердилась гусеница.
— Ладно, ты не в настроении, полечу лучше.
— Ага. Лети. Хоть пообедаю спокойно.
Муха улетела, а гусеница от злости и раздражения принялась исступленно заворачиваться в свою паутину. А, будь, что будет! Степенная я у них! Ха! Рассудительная! А я больная на всю голову! Ну ее, эту жизнь! Ползать, листья жевать. Уж лучше вообще ничего не делать, а только мечтать-мечтать… Крылья… Цветные, красивые. Нектар. Луг. Лечу — и все мною восхищаются.
Гусеница мечтала, а паутины становилось все больше и больше. Гусеница исчезла под слоем этой паутины, и ее уже не было видно, но она ничего и никого не замечала.
На следующий день на ветку, где жила гусеница, слетелись все ее друзья и подруги. Муха с комаром, стрекоза, жук-бронзовка, божья коровка. Они с ужасом смотрели на моток паутины, прилипший к листу.
— Ну все… Довела себя, — сказала стрекоза. — Висит в гробу!
— Похоронила заживо… — заохала муха.
— А ведь такая рассудительная была. Кто мог подумать? — удивлялась божья коровка.
— В тихом омуте… как говорится… — чесал затылок жук.
— Выпьем за упокой, — предложил комарик.
О гусенице все забыли. Тихие насекомые (как и люди) вообще быстро забываются. Нет, ну, вспоминали, конечно, иногда, но редко, мельком. Стрекоза, если ей нужно было с кем-то себя сравнить, и потешить чувство собственного великолепия. Муха, когда хотелось, чтобы кто-то сказал, как ей поступать. Божья коровка, когда возникала неудержимая потребность выговориться, а свободные уши — дефицит. Жук, когда необходимо было экспертное женское мнение по вопросам, какие не задашь красавице, за которой ухаживаешь.
Чаще всех вспоминал воробей, который давненько на нее поглядывал и все думал поживиться, но клюв не доходил.
Когда на поляне появилась новая бабочка, никто, в общем-то, ничего и не понял. Бабочка была офигительно прекрасной, обворожительной, веселой и остроумной. Стрекоза грызла себе от зависти лапки. Жук и комар сразу потеряли голову. Божья коровка и муха решили, что дружить с такой более выгодно и престижно, чем со стрекозой.
Для воробья она была слишком худой.
Была ли эта прекрасная бабочка той запутавшейся в своих мечтах гусеницей? Кто знает? Может, для кого-то мечты и глупости — первейший инструмент перемен к лучшему. И та гусеница, сама не понимая, что делает, совершила природный метаморфоз — завернулась в кокон, погрузилась в себя, поверила безумным мыслям и стала бабочкой. А может, она просто задохнулась и умерла в липкой паутине самообмана, и появившаяся на поляне бабочка — совершенно другое насекомое.
