Анхель

Анхель никому ничего не рассказывает, и так приятно стать столь близкой этой девочке. Но Анхель рассказывает такие ужасные злые вещи, что сердце у бедной монашки болезненно сжимается. Она складывает руки с выражением самой горячей и самой нежной мольбы. Анхель, оказывается, цыганка. Она родилась не такой, как все, и потому отец убил мать. Ее приютила старуха Изольда, и с ней она провела десять лет своей жизни. Затем Изольда умерла, и девочка зарабатывала на жизнь сама, воруя кошельки и распевая песни.

— Бедная, бедная моя, — шепчет Абель, беря ее руки в свои. — Бедная, бедная! Но Бог все простит раскаявшейся душе, ты только молись, Анхель.

Анхель грустно смотрит на нее, и что-то странное светится в ее взгляде.

— Абель, я убегу в субботу, — вдруг говорит она. — Убегу.

— Зачем, Анхель? — Абель испуганно сжимает ее пальцы. — Не убегай, не надо! В обители так хорошо, ты обретешь здесь дом, я буду помогать тебе, а ты будешь помогать мне. Бог простит тебя!

— Абель… — сестра Анхель подносит ее руки к губам. — Абель, я не цыганка… Я цыган. Паркет грязный и шершавый. Его надо отдраить щеткой, но мальчик-слуга что-то не торопится. Он мечтательно рассматривает картину на стене. С нее на него смотрит прекрасная женщина, держащая в руках букет синих цветов.

— Шевелись! — по светлому затылку прилетает крепкой рукой. — Николя!

Конечно, никакой он не Николя. Его зовут Анхель. Но мальчик не хочет называться этим именем, оно слишком цыганское. Тут, во Франции, цыган не любят.

— Ты собираешься мыть пол?!

Мальчик вздрагивает и отрывает взгляд от картины. Старик-дворецкий сердито смотрит на него, скрестив руки на груди. Шарль хороший, Николя знает это. Он просто не умеет по-другому: так дед учил его отца, отец учил Шарля, а Шарль учит своего подопечного. Николя точно знает: вот отдраит он пол, смахнет пыль со старинных портретов, вычистит камины, и старик будет доволен.

Вечером на кухне тихо. Служанки шепчутся в уголке. Николя сидит у окна и смотрит на небо. Цвет его светло-лиловый, нежный, а у самого горизонта переходит в алый. Там догорает солнце. «Вот бы прыгнуть на коня да доскакать до края земли, — Николя склоняет голову вбок. — Остановиться и посмотреть, а куда уходит солнце на ночь»….

Заря недолго стоит над потемневшей землей. Небосклон темнеет, и вдруг на нем вспыхивает первая вечерняя звезда. Она подмигивает Николя, словно свечка, на которую дует сквозняк. Мальчик любит звезды. Таинственные и непонятные, они манят его с первых дней. «Изольда говорила, я сын луны… — он облизывает губы, словно сытый кот. — Значит, я тоже звезда?». Это дочь господина в книжке вычитала, что все звезды — дети луны. Он подслушал случайно, и эта мысль не дает ему покоя.

А еще он завидует сыну господина. Красивый, статный, высокий, он офицер. У него роскошный мундир, золотые эполеты, шпоры и лихо завитые усы. Он, наверное, бывает везде… И до края земли, конечно же, когда-нибудь доедет…

— Что ты не ешь, Николя? — Шарль, хрустнув суставами, присаживается рядом. — Все уже остыло.

Николя отрывает взгляд от звезд и переводит их на дворецкого. Кухня уже пуста, служанки убежали.

— Я хочу уйти в солдаты, — говорит он прямо.

Шарль только руками разводит. Революционный Париж, разгар якобинского террора. Красивый молодой человек сидит за столом и рассматривает документы. Волосы у него выбелены солнцем, а кожа все равно светлая, словно он и не бывал в южных широтах. Юноша только начинает работать в Генштабе, ему многое неясно.

У окна черной тенью стоит майор Дюбуа. Точнее, это он для всех майор Дюбуа, а для него он Грач. Суровый, замкнутый, пусть и молодой. У него почти безгубый рот и колючие серые глаза, и сам он тоже колючий. Он говорит: у генштабиста не должно быть чувств. Но как же запереть их на замок, когда за окном гремит весна, когда в лазурно-голубом небе поют птицы, когда ночами звезды висят так низко, что кажется, будто он может протянуть руку и сорвать их?

Скрипит дверь. В комнату заглядывает человек.

— Тут цыгана поймали, куда его?

— Ведите сюда, — голос у Грача стальной, ровный. Он говорит почти не раскрывая рта.

Человек кивает, исчезает в дверном проеме и возвращается уже с цыганом. Одного взгляда на него хватает, чтобы узнать старого обидчика. Баро не изменился. Он все так же широк в плечах, волосы по-прежнему свисают черными космами, глаза горят из-под густых бровей. Завидев юношу, Баро меняется в лице.

— Анхель! — его грубый голос дрожит. — Анхель, ты же помнишь меня?! Анхель!

Юноша молчит. Рот сам сжимается в тонкую линию, а в груди начинает рокотать глухими раскатами ярость. Конечно он помнит Баро. Он помнит, как его толкали в спину и роняли в грязь. Помнит, как его таскали за волосы, когда он был еще слишком мал, чтоб дать сдачи. Помнит, как однажды его вырядили в девчонку и заставили плясать на потеху всем.