Утром в постели моей

— Если пустые они, то и небо тогда уж пустует, — продолжил он, и Грейвз замер, понимая, что не ослышался: тот отвечал чистым гекзаметром. — Тёмное, звёзд и луны лишено, безнадёжно слепое… Как же тогда я сумел солнце увидеть на нём?

— Криденс… — выдохнул Персиваль, но тот только тихо улыбался, покачивая бёдрами, тёрся о его руку и, кажется, даже не собирался оценивать произведённый эффект.

Грейвз потянулся к его лицу, поцеловал в раскрытые губы. Криденс обвил его за шею руками, будто это было знаком позволения прикоснуться к Грейвзу.

— Посмотри на меня, — прошептал Персиваль, и Криденс повиновался, выныривая на звук его голоса из своего сладкого забытья. — Поэтическое состязание мы продолжим позже, — сказал Грейвз, чуть улыбнувшись. — У тебя прекрасное чувство ритма…

Он гладил Криденса по ягодицам, и тот прижимался к руке, постанывая и хмуря брови. Грейвз стоял над ним на коленях, между широко разведёнными ногами, упираясь ладонью в покрывало за плечом Криденса.

— Сейчас ты будешь слушать меня и мои руки, — сказал он. — Подними бёдра выше. Не так высоко, — поправил он, когда Криденс потёрся членом о его живот. — Это время для других ласк. Трогать член ты сегодня не будешь.

— Да, сэр, — ответил Криденс, сдержанно выдыхая.

Грейвз погладил его между поднятыми ягодицами, легонько похлопал по ним:

— Не сжимай.

Криденс постарался расслабиться. Грейвз гладил его по заду, помогая разжать мышцы, раскрывая ягодицы, оттягивая их в стороны. Криденс постанывал от каждого прикосновения пальцев к промежности, непроизвольно сжимался от ласки. Грейвз гладил медленно, проминал напряжённые мышцы в паху. Криденс старался, но, стоило его расслабить в одном месте, как он напрягался в другом.

Грейвз знал, что так будет. Криденс так долго жил под грузом стыда за себя — за эрекцию, за наличие члена, за смутные телесные желания — что над ним придётся долго работать, прежде чем он сумеет избавиться от воспоминаний, застрявших в теле.

— Не торопись, мой мальчик, — сказал Грейвз, заметив, что тот начал хмуриться от досады, — у нас впереди вся ночь. И эта… и все остальные.

Криденс выгнулся навстречу руке, будто впервые поверил, что Грейвз хочет его.

— Я хочу быть вашим… — прошептал он, устремляя взгляд в потолок. — Вашим всегда… Я хочу…

Он прервался, жалобно поднял брови, шаря глазами по потолку, будто пытался найти там слова.

— Я столько всего… — начал он и опять остановился. — Я никогда… Я не знаю, — беспомощно выдохнул он.

— Я знаю, — ответил Грейвз, глядя ему в лицо. — Я знаю, чего ты хочешь. Я сам всегда этого хотел. Я думал о тебе с нашей первой встречи. Я не знал тебя, но хотел тебя. Вспомни, как тебе было тепло.

— С вами… — выдохнул Криденс, балансируя на грани транса от спокойного негромкого голоса.

— У меня было много желаний, — сказал Грейвз. — Все — о тебе.

— Я хочу их все, — прошептал Криденс, закрывая глаза, пытаясь задержать его пальцы, сжав ягодицы.

— Расслабься, — тихо сказал Грейвз, — или ты не сможешь дать мне то, что мне нужно. Ты должен стать открытым… мягким. Свободным.

Криденс глубоко вздохнул, его лицо разгладилось, он опустил бёдра, коснулся задом покрывала — и Грейвз почувствовал, как напряжённые мышцы проминаются, расслабляются, будто внутри распускаются слишком туго натянутые струны.

— Свободным… — прошептал Криденс, уголки губ у него дрогнули.

Грейвз негромко произнёс безотказное заклинание, и его пальцы увлажнились.

— Очень хорошо, мой мальчик, — сказал Грейвз, целуя его в жёсткую линию челюсти, мягко нажимая пальцами на промежность сразу за мошонкой. — Запомни, что ты сейчас чувствуешь.

— Счастье… — прошептал Криденс. — Я такой лёгкий…

Грейвз провёл рукой ниже, погладил, щедро увлажняя смазкой вход, и скользнул внутрь указательным пальцем, аккуратно и плавно, сразу на всю длину. Криденс тихо вскрикнул и выгнулся, прижимаясь задницей к покрывалу. Он резко дышал, будто какой-то из страхов вернулся к нему. Грейвз не шевелился, давая ему время привыкнуть. Тесные мышцы сжали палец у основания с такой силой, что он чувствовал собственный пульс.

Конечно, проще было бы всё время поддерживать Криденса в сладком покорном забвении, тогда не пришлось бы ему ничего объяснять, не пришлось бы даже учить — можно было просто приказать, и в этом подобии гипноза Криденс расслаблялся бы полностью. Но Грейвзу было нужно, чтобы мальчик осознавал всё, что с ним происходит, не только телом, но и сознанием. Чтобы он научился владеть собой — а не привыкал быть только бездумно, бесстрашно послушным. Покорность — изысканное удовольствие, Грейвз не собирался ограничиваться только ею.

— Не бойся, — сказал Персиваль, пригибаясь к нему, чтобы Криденс чувствовал тепло его тела.

— Я… не боюсь… — судорожно выдохнул Криденс, уцепившись за его плечи.