Фандом: Гарри Поттер. Война закончилась, Гарри зажил спокойной жизнью. Но не все так просто, как кажется.
Добавить в моё избранное
9 мин, 6 сек 19725
— Тебя нет, Снейп!
Гарри ткнул кулаком в стекло, прямо в центр запечатлевшейся на нем ладони, и измученно прикрыл глаза. Когда он поднял голову, окинул взглядом оконную раму и собственные побелевшие от напряжения пальцы, след от чужой руки на стекле уже исчез.
— Чертов ублюдок. Тебя нет, ты понял! Нет!
Еще одна бессонная ночь, так ведь, Гарри? Еще несколько чашек кофе, цвет которого неизменно напоминает о нем. О чертовом профессоре Зелий. Но который Гарри все равно придется выпить, чтобы не видеть этого урода в своих снах.
Гарри в первые недели ходил к знакомому зельевару за Зельем Сна-Без-Сновидений и хлестал его потом чуть ли не пинтами, плюя на передозировку, прячась от призрака погибшего в Битве за Хогвартс профессора, от наполненной им, призраком, реальности в другой, пустой и потому безопасной. Потом, когда Слагхорн начал мягко убеждать Гарри, что такое количество зелья повлияет на него еще хуже, чем пара-тройка плохих снов, Гарри наплевал на не опустившую перо Риту Скитер вкупе с алчной до подробностей его жизни общественностью и начал покупать заветное зелье в аптеках, аппарируя в другие города, чтобы не появляться в одном и том же месте по два раза. Но вскоре отказался и от этого, и отнюдь не из-за последствий передозировки.
Слагхорн никогда не отдавал ему фиал с зельем из рук в руки. Придя домой, Гарри ставил мягкий бархатный мешочек на пол возле кровати. Выпивал же зелье в темноте, прячась от собственного близорукого взгляда под одеялом, чтобы не видеть чьих-либо, пусть даже своих, пальцев на фиале.
В аптеках же нельзя было этого избежать. О, Гарри за те несколько недель, что он еще пытался сопротивляться этим снам, видел самые разные пальцы. Тонкие девичьи с аккуратными блестящими ногтями, напоминающие Гарри о руках Джинни, раздутые пальцы-сосиски, возвращающие его памятью во время, которое он провел под опекой Вернона Дурсля, отечные венозные, принадлежащие старцу — почти как у Дамблдора. Общее у обладателей этих пальцев было одно: все они какие-то мгновения держали в руках фиал с плещущимся внутри сиреневого цвета зельем, и все эти мгновения врезались Гарри в память.
Зелья. Фиалы с зельями. Запахи зелий. Пальцы на фиалах с зельями. Уроки зелий. Профессор… нет!
Снейп, кажется, был повсюду. Крался за Гарри по коридору его же дома на Гриммаулд Плейс, встречал его на лестнице, когда Гарри возвращался после изнурительного дня, посвященного бесцельному шлянию по городу в попытке сбежать от вездесущего призрака.
— Тебя нет. Нет. И ты это знаешь.
Гарри съеживается на полу, снимает очки, царапая себе дужками лицо, и закрывает глаза руками.
— Предлагаю тост, Поттер. За неистребимую жалость к себе и прочие прекрасные качества.
Гарри поднимает глаза нарочито медленно, стараясь при этом не щуриться. Когда он промаргивается от некстати навернувшихся слез, он видит прямо перед собой ноги в черных брюках с неизменными стрелками. Кажется, даже может разглядеть отражение света (хотя откуда, ведь в комнате темно, а свет фонаря с улицы досюда не доходит) на лаковой поверхности ботинок.
Гарри в мгновенно хватает очки, кое-как сажает их на переносицу и тут же поднимает голову — увидеть лицо, скорее, сейчас!
Нет. Ничего. Морок рассеялся.
— Знаешь, в чем твоя слабость, профессор? Старая собака не может выучиться новым трюкам, — зачем-то говорит Гарри вслух и идет спать.
Его сны в последнее время не отличаются разнообразием. Гарри или снова видит чьи-то черные, затянутые предсмертной поволокой глаза, потоки крови на полу Визжащей хижины, слышит чьи-то хрипы. Он буквально вырывается из таких снов, крепко обхватив подушку, будто бы стремясь загородиться ею от чего-то, и задыхаясь.
Либо же он снова оказывается на уроке зелий и с неизменным постоянством расплавляет свой котел. Такого за все время его обучения не было, Гарри уверен, абсолютно уверен, что не было, но неизвестного поставщика сновидений это не волнует. Такие сны заканчиваются вне воли Гарри — слушать чужие оскорбления неприятно, но не настолько, чтобы догадаться о том, что все это — ненастоящее. Зато, проснувшись, Гарри сразу садится на постели, чтобы избить свою подушку. Методично и размеренно, с жесткой ухмылкой — совсем так же, как только что били его. Словами.
Еще есть сны, которые Гарри ненавидит больше других. В них он покорно склоняет шею, подставляясь чьим-то поцелуям. Выслушивает шепот: «Мой мальчик… Мой»…, не отвечая, но и не выказывая возражения.
После таких снов Гарри не просыпается сразу, а постепенно выплывает из видения, и потом долго лежит в ворохе подушек и одеял — в последнее время он почему-то мерзнет больше обычного, — бездумно глядя в покрытый полосами света потолок. Находит в себе силы вылезти из постели спустя как минимум полчаса.
Сегодняшний сон относится к третьей категории.
Гарри ткнул кулаком в стекло, прямо в центр запечатлевшейся на нем ладони, и измученно прикрыл глаза. Когда он поднял голову, окинул взглядом оконную раму и собственные побелевшие от напряжения пальцы, след от чужой руки на стекле уже исчез.
— Чертов ублюдок. Тебя нет, ты понял! Нет!
Еще одна бессонная ночь, так ведь, Гарри? Еще несколько чашек кофе, цвет которого неизменно напоминает о нем. О чертовом профессоре Зелий. Но который Гарри все равно придется выпить, чтобы не видеть этого урода в своих снах.
Гарри в первые недели ходил к знакомому зельевару за Зельем Сна-Без-Сновидений и хлестал его потом чуть ли не пинтами, плюя на передозировку, прячась от призрака погибшего в Битве за Хогвартс профессора, от наполненной им, призраком, реальности в другой, пустой и потому безопасной. Потом, когда Слагхорн начал мягко убеждать Гарри, что такое количество зелья повлияет на него еще хуже, чем пара-тройка плохих снов, Гарри наплевал на не опустившую перо Риту Скитер вкупе с алчной до подробностей его жизни общественностью и начал покупать заветное зелье в аптеках, аппарируя в другие города, чтобы не появляться в одном и том же месте по два раза. Но вскоре отказался и от этого, и отнюдь не из-за последствий передозировки.
Слагхорн никогда не отдавал ему фиал с зельем из рук в руки. Придя домой, Гарри ставил мягкий бархатный мешочек на пол возле кровати. Выпивал же зелье в темноте, прячась от собственного близорукого взгляда под одеялом, чтобы не видеть чьих-либо, пусть даже своих, пальцев на фиале.
В аптеках же нельзя было этого избежать. О, Гарри за те несколько недель, что он еще пытался сопротивляться этим снам, видел самые разные пальцы. Тонкие девичьи с аккуратными блестящими ногтями, напоминающие Гарри о руках Джинни, раздутые пальцы-сосиски, возвращающие его памятью во время, которое он провел под опекой Вернона Дурсля, отечные венозные, принадлежащие старцу — почти как у Дамблдора. Общее у обладателей этих пальцев было одно: все они какие-то мгновения держали в руках фиал с плещущимся внутри сиреневого цвета зельем, и все эти мгновения врезались Гарри в память.
Зелья. Фиалы с зельями. Запахи зелий. Пальцы на фиалах с зельями. Уроки зелий. Профессор… нет!
Снейп, кажется, был повсюду. Крался за Гарри по коридору его же дома на Гриммаулд Плейс, встречал его на лестнице, когда Гарри возвращался после изнурительного дня, посвященного бесцельному шлянию по городу в попытке сбежать от вездесущего призрака.
— Тебя нет. Нет. И ты это знаешь.
Гарри съеживается на полу, снимает очки, царапая себе дужками лицо, и закрывает глаза руками.
— Предлагаю тост, Поттер. За неистребимую жалость к себе и прочие прекрасные качества.
Гарри поднимает глаза нарочито медленно, стараясь при этом не щуриться. Когда он промаргивается от некстати навернувшихся слез, он видит прямо перед собой ноги в черных брюках с неизменными стрелками. Кажется, даже может разглядеть отражение света (хотя откуда, ведь в комнате темно, а свет фонаря с улицы досюда не доходит) на лаковой поверхности ботинок.
Гарри в мгновенно хватает очки, кое-как сажает их на переносицу и тут же поднимает голову — увидеть лицо, скорее, сейчас!
Нет. Ничего. Морок рассеялся.
— Знаешь, в чем твоя слабость, профессор? Старая собака не может выучиться новым трюкам, — зачем-то говорит Гарри вслух и идет спать.
Его сны в последнее время не отличаются разнообразием. Гарри или снова видит чьи-то черные, затянутые предсмертной поволокой глаза, потоки крови на полу Визжащей хижины, слышит чьи-то хрипы. Он буквально вырывается из таких снов, крепко обхватив подушку, будто бы стремясь загородиться ею от чего-то, и задыхаясь.
Либо же он снова оказывается на уроке зелий и с неизменным постоянством расплавляет свой котел. Такого за все время его обучения не было, Гарри уверен, абсолютно уверен, что не было, но неизвестного поставщика сновидений это не волнует. Такие сны заканчиваются вне воли Гарри — слушать чужие оскорбления неприятно, но не настолько, чтобы догадаться о том, что все это — ненастоящее. Зато, проснувшись, Гарри сразу садится на постели, чтобы избить свою подушку. Методично и размеренно, с жесткой ухмылкой — совсем так же, как только что били его. Словами.
Еще есть сны, которые Гарри ненавидит больше других. В них он покорно склоняет шею, подставляясь чьим-то поцелуям. Выслушивает шепот: «Мой мальчик… Мой»…, не отвечая, но и не выказывая возражения.
После таких снов Гарри не просыпается сразу, а постепенно выплывает из видения, и потом долго лежит в ворохе подушек и одеял — в последнее время он почему-то мерзнет больше обычного, — бездумно глядя в покрытый полосами света потолок. Находит в себе силы вылезти из постели спустя как минимум полчаса.
Сегодняшний сон относится к третьей категории.
