Все окна в здании были схвачены надежными решетками. Запирались каждая комната, лестничный пролет, сортир. Тишина была гнетущей — как в могильном склепе, эхо — гулким, а дверные петли скрипели так, словно кладбищенский «старатель» пытался приподнять крышку старого гроба. Это была клиника. Психиатрическая клиника. Здесь содержались только безнадежные и очень опасные больные.
Добавить в моё избранное
45 мин, 10 сек 4137
Стефан был вхожим в это заведение. На последнем курсе медицинского колледжа он увлекся Фрейдом, загадкой бессознательного и ореолом таинственности вокруг больных и их целителей. Специализация была длительной и поэтапной. Стефан видел недоразвитых детей и слабоумных стариков, общался с шизофрениками, выслушивал заумный психоаналитический вздор и паранаучные теории о жизни после смерти и астральных оболочках. Вскоре Стефан понял, что совершил ошибку. Мир безумия был чуждым и непознаваемым. Он калечил больных и их врачей. «Еще один цикл — и уйду прочь, — решил Стефан. — Лечить обычную простуду, к примеру. «.
В клинике его ознакомили с внутренним распорядком, вручили «персональную» связку ключей и посоветовали быть осмотрительным. Поскольку врач, работавший в тринадцатом отделении, внезапно уволился, Стефан временно занял его место. Персонал был немногочисленным. Несколько медсестер, санитары, престарелый ординатор. В тринадцатом отделении было тринадцать палат.
Ординатор встретил новичка довольно сухо.
— Стефан? — только и спросил он. И добавил: — Мой тебе совет — беги отсюда поскорее. Жизнь там, за стенами богадельни!
Так они и общались — изредка и только по работе. Стефан не удивлялся. Он наблюдал за происходящим с мрачным интересом экскурсанта. Психиатры замыкаются со временем, становятся угрюмыми и все более чудаковатыми. «Индуцированное — наведенное — состояние психики, — догадывался Стефан. — Так преданный пес становится похожим на своего хозяина».
Больных Стефан и ординатор осматривали вместе. Утренний обход, впрочем, был символическим. Под охраной крепких санитаров врачи заглядывали в палаты, изредка перебрасывались с пациентами несколькими фразами — и убирались прочь. Вскоре этот ритуал утратил для Стефана значимость. Ординатор отмалчивался, а Стефан и сам понимал бессмысленность каких-либо действий. Здесь содержались даже не больные, но человеческие существа, изначально устроенные иначе — маньяки, убийцы, насильники. Они от рождения обладали иным качеством психики, изменить которое было невозможно. Их изолировали в больницах и принуждали питаться мощными антипсихотиками. Пилюли, капсулы, инъекции. Пациенты становились безвольными, медлительными, иногда плаксивыми. В таком состоянии они неспособны, к примеру, совершить убийство, но стоило прервать курс, и они опять становились иными — непредсказуемыми и чрезвычайно опасными. Шансов излечиться и обрести свободу у них не было. Они прозябали в клиниках до конца жизни.
Только доступ в тринадцатую палату Стефан получил далеко не сразу. Историю болезни ординатор прятал в отдельной папке, а палату посещал изредка — раза два-три в неделю. Стефан не торопил события. Он понимал, что у каждого есть свой собственный скелет в шкафу. После утреннего обхода Стефан изредка делал назначения, потом до конца рабочего дня смотрел в потолок или в окно с крепкими внутренними решетками. Время тянулось медленно и уныло. Шаги санитаров в коридоре, звон ключей, повизгивание дверных петель. Стефан потягивался, зевал, даже уснул однажды прямо за письменным столом. Иногда Стефан устраивал себе экскурсии по всей больнице. Палаты с круглосуточным надзором, беснующиеся пациенты. Стефан уже успел «окуклиться» — обрести в какой-то мере профессиональную черствость, без которой работать с психическими больными, увы, нельзя. Только в детском отделении Стефан терял уверенность. У него всегда возникало чувство вины, когда он видел недоразвитую пятилетнюю девочку. Она целыми днями сидела на кроватке и без устали качалась туловищем — взад-вперед, взад-вперед. Кормили ее насильно, а лечить уже отчаялись. И таких здесь было большинство — замкнутых, с пустыми глазами, не владеющих человеческой речью. Только очень немногих выводили на прогулку. Песочница, бесхитростные игрушки, скамейки, особые безопасные качели, и большая, в два человеческих роста, каменная стена. Маленькие узники следовали цепочкой за няней и напоминали выводок утят. Очень больных утят. Они не умели играться, а солнечный свет, зачастую, пугал их. Они жались к стене, нахлобучивали свои вязаные шапочки на глаза, всхлипывали. «Да уж, нет зрелища печальнее на свете. «, — вздыхал Стефан. Он уходил из детского отделения подавленным и растерянным.
И еще Стефан подолгу просиживал в архивах. Он поднимал истории своих больных. Некоторые из пациентов находились здесь по десять лет и более. В большинстве случаев они были весьма неприметными личностями. Это качество делало их неуловимыми и особенно опасными. Добропорядочные отцы семейств, механики, бизнесмены средней руки. Но когда тайная пружина переключала их подсознание в «режим убийцы» — они убивали без малейшего колебания. Стефан листал пожелтевшие страницы, делал пометки. Ему казалось, что он читает очень большой и страшный роман о безумии человеческом. Последней главы здесь не существовало. Ее дописывали все новые и новые соискатели на авторство.
Только через полгода старик позвал его с собой в тринадцатую палату.
В клинике его ознакомили с внутренним распорядком, вручили «персональную» связку ключей и посоветовали быть осмотрительным. Поскольку врач, работавший в тринадцатом отделении, внезапно уволился, Стефан временно занял его место. Персонал был немногочисленным. Несколько медсестер, санитары, престарелый ординатор. В тринадцатом отделении было тринадцать палат.
Ординатор встретил новичка довольно сухо.
— Стефан? — только и спросил он. И добавил: — Мой тебе совет — беги отсюда поскорее. Жизнь там, за стенами богадельни!
Так они и общались — изредка и только по работе. Стефан не удивлялся. Он наблюдал за происходящим с мрачным интересом экскурсанта. Психиатры замыкаются со временем, становятся угрюмыми и все более чудаковатыми. «Индуцированное — наведенное — состояние психики, — догадывался Стефан. — Так преданный пес становится похожим на своего хозяина».
Больных Стефан и ординатор осматривали вместе. Утренний обход, впрочем, был символическим. Под охраной крепких санитаров врачи заглядывали в палаты, изредка перебрасывались с пациентами несколькими фразами — и убирались прочь. Вскоре этот ритуал утратил для Стефана значимость. Ординатор отмалчивался, а Стефан и сам понимал бессмысленность каких-либо действий. Здесь содержались даже не больные, но человеческие существа, изначально устроенные иначе — маньяки, убийцы, насильники. Они от рождения обладали иным качеством психики, изменить которое было невозможно. Их изолировали в больницах и принуждали питаться мощными антипсихотиками. Пилюли, капсулы, инъекции. Пациенты становились безвольными, медлительными, иногда плаксивыми. В таком состоянии они неспособны, к примеру, совершить убийство, но стоило прервать курс, и они опять становились иными — непредсказуемыми и чрезвычайно опасными. Шансов излечиться и обрести свободу у них не было. Они прозябали в клиниках до конца жизни.
Только доступ в тринадцатую палату Стефан получил далеко не сразу. Историю болезни ординатор прятал в отдельной папке, а палату посещал изредка — раза два-три в неделю. Стефан не торопил события. Он понимал, что у каждого есть свой собственный скелет в шкафу. После утреннего обхода Стефан изредка делал назначения, потом до конца рабочего дня смотрел в потолок или в окно с крепкими внутренними решетками. Время тянулось медленно и уныло. Шаги санитаров в коридоре, звон ключей, повизгивание дверных петель. Стефан потягивался, зевал, даже уснул однажды прямо за письменным столом. Иногда Стефан устраивал себе экскурсии по всей больнице. Палаты с круглосуточным надзором, беснующиеся пациенты. Стефан уже успел «окуклиться» — обрести в какой-то мере профессиональную черствость, без которой работать с психическими больными, увы, нельзя. Только в детском отделении Стефан терял уверенность. У него всегда возникало чувство вины, когда он видел недоразвитую пятилетнюю девочку. Она целыми днями сидела на кроватке и без устали качалась туловищем — взад-вперед, взад-вперед. Кормили ее насильно, а лечить уже отчаялись. И таких здесь было большинство — замкнутых, с пустыми глазами, не владеющих человеческой речью. Только очень немногих выводили на прогулку. Песочница, бесхитростные игрушки, скамейки, особые безопасные качели, и большая, в два человеческих роста, каменная стена. Маленькие узники следовали цепочкой за няней и напоминали выводок утят. Очень больных утят. Они не умели играться, а солнечный свет, зачастую, пугал их. Они жались к стене, нахлобучивали свои вязаные шапочки на глаза, всхлипывали. «Да уж, нет зрелища печальнее на свете. «, — вздыхал Стефан. Он уходил из детского отделения подавленным и растерянным.
И еще Стефан подолгу просиживал в архивах. Он поднимал истории своих больных. Некоторые из пациентов находились здесь по десять лет и более. В большинстве случаев они были весьма неприметными личностями. Это качество делало их неуловимыми и особенно опасными. Добропорядочные отцы семейств, механики, бизнесмены средней руки. Но когда тайная пружина переключала их подсознание в «режим убийцы» — они убивали без малейшего колебания. Стефан листал пожелтевшие страницы, делал пометки. Ему казалось, что он читает очень большой и страшный роман о безумии человеческом. Последней главы здесь не существовало. Ее дописывали все новые и новые соискатели на авторство.
Только через полгода старик позвал его с собой в тринадцатую палату.
