Добавить в моё избранное
5 мин, 59 сек 18892
Осмыслив происшедшее, он согласился повиниться перед парнем и вернуть ему деньги.
На следующий день Уинстон заявился в лавку и, рассыпаясь в извинениях, поведал Кэмелу правдивую историю о рождении «магического артефакта». Что случилось в следующий миг, мне трудно было предугадать, хотя стоило: губы Кэмела задрожали, в глазах блеснули отчаянные огоньки, а голос был насмешлив и презрителен:
— Вы лжёте! Я не верну ложку!
— Юноша, поверьте мне, в этом мосле не больше магии, чем в моей шариковой ручке, — настаивал на своём Уинстон, заметно раздражаясь, — так что возьмите свои деньги обратно, а мне верните-таки эту фиговину, пока я не передумал.
Кэмел бросил на продавца взгляд полный лютой ненависти, так смотрит пёс на конкурента, пытающегося отнять у него кость. Я хотел высказать что-то примирительное и успокаивающее в этой накалившейся обстановке, но замешкался. То, что случилось далее, меня шокировало: Кэмел, бесспорно ведя себя неадекватно, резко сорвался с места к выходу, в дверях он развернулся и, размахивая костяной ложкой, точно буйно помешанный дирижёр палочкой, громогласно выплеснул на Уинстона какую-то гневную тарабарщину от которой, мне показалось, сотряслись стены. Затем хлопнул дверью и был таков. В лавке Кэмел никогда больше не появлялся.
Через месяц мне позвонил предельно обеспокоенный Уинстон. Мы не встречались после того инцидента, и я не слышал о нём никаких новостей. Он меня убедительно попросил разыскать Кэмела, однозначно умалчивая о каких-то неприятных деталях. Я, не очень понимая, для чего ему сдался этот больной на голову парень, согласился помочь. На всякий случай, Уинстон дал мне свой домашний адрес, и хотя я не верил в положительный исход дела, всё-таки записал его в свой ежедневник.
Как и предполагал, парня разыскать не удалось. На выходных я рыскал по своим делам в городе, и проезжая мимо дома Уинстона, решил заскочить непрошенным гостем на разговор. Дверь открыла траурного вида женщина и с прискорбием сообщила, что хозяин квартиры нездоров. Несмотря на это я проявил настойчивость и вымолил с ним встречу, представившись хорошим знакомым. Спустя годы я корю себя за эту настойчивость, ведь зрелище, свидетелем которого я стал в тот вечер, до сих пор время от времени тревожит моё сознание, и сердце сжимает сверхъестественный, безотчётный страх. Шагнув в душную, плохо освещённую комнатку я с внутренним содроганием увидел кровать, прогнувшуюся до пола под тяжестью беспомощного идеально овального рыхлого тела, наполовину прикрытого одеялом. Уинстон действительно был далеко не здоров. Безволосая опухшая голова кошмарным образом срослась с плечами, плавно перетекая в невероятно раздутый уродливый корпус с мясистыми боками. Неестественно тонкие высохшие ручки безучастно покоились параллельно телу, нелепо возвышающемуся посреди комнаты декоративной бледно-розовой горой. Железная кроватная сетка издала характерный скрип — отвратительная яйцеобразная туша Уинстона безуспешно попыталась двинуться. На секунду наши взгляды встретились: мой — исполненный ужаса и сострадания, и его — измождённый и покорный судьбе. В следующее мгновение, я уже летел вниз по лестнице, подгоняемый первобытным страхом, забыв, зачем приходил.
С той поры, когда вижу, как кто-то ест куриное яйцо ложечкой, меня берёт оторопь и в памяти всплывают пугающие картины произошедших событий.
На следующий день Уинстон заявился в лавку и, рассыпаясь в извинениях, поведал Кэмелу правдивую историю о рождении «магического артефакта». Что случилось в следующий миг, мне трудно было предугадать, хотя стоило: губы Кэмела задрожали, в глазах блеснули отчаянные огоньки, а голос был насмешлив и презрителен:
— Вы лжёте! Я не верну ложку!
— Юноша, поверьте мне, в этом мосле не больше магии, чем в моей шариковой ручке, — настаивал на своём Уинстон, заметно раздражаясь, — так что возьмите свои деньги обратно, а мне верните-таки эту фиговину, пока я не передумал.
Кэмел бросил на продавца взгляд полный лютой ненависти, так смотрит пёс на конкурента, пытающегося отнять у него кость. Я хотел высказать что-то примирительное и успокаивающее в этой накалившейся обстановке, но замешкался. То, что случилось далее, меня шокировало: Кэмел, бесспорно ведя себя неадекватно, резко сорвался с места к выходу, в дверях он развернулся и, размахивая костяной ложкой, точно буйно помешанный дирижёр палочкой, громогласно выплеснул на Уинстона какую-то гневную тарабарщину от которой, мне показалось, сотряслись стены. Затем хлопнул дверью и был таков. В лавке Кэмел никогда больше не появлялся.
Через месяц мне позвонил предельно обеспокоенный Уинстон. Мы не встречались после того инцидента, и я не слышал о нём никаких новостей. Он меня убедительно попросил разыскать Кэмела, однозначно умалчивая о каких-то неприятных деталях. Я, не очень понимая, для чего ему сдался этот больной на голову парень, согласился помочь. На всякий случай, Уинстон дал мне свой домашний адрес, и хотя я не верил в положительный исход дела, всё-таки записал его в свой ежедневник.
Как и предполагал, парня разыскать не удалось. На выходных я рыскал по своим делам в городе, и проезжая мимо дома Уинстона, решил заскочить непрошенным гостем на разговор. Дверь открыла траурного вида женщина и с прискорбием сообщила, что хозяин квартиры нездоров. Несмотря на это я проявил настойчивость и вымолил с ним встречу, представившись хорошим знакомым. Спустя годы я корю себя за эту настойчивость, ведь зрелище, свидетелем которого я стал в тот вечер, до сих пор время от времени тревожит моё сознание, и сердце сжимает сверхъестественный, безотчётный страх. Шагнув в душную, плохо освещённую комнатку я с внутренним содроганием увидел кровать, прогнувшуюся до пола под тяжестью беспомощного идеально овального рыхлого тела, наполовину прикрытого одеялом. Уинстон действительно был далеко не здоров. Безволосая опухшая голова кошмарным образом срослась с плечами, плавно перетекая в невероятно раздутый уродливый корпус с мясистыми боками. Неестественно тонкие высохшие ручки безучастно покоились параллельно телу, нелепо возвышающемуся посреди комнаты декоративной бледно-розовой горой. Железная кроватная сетка издала характерный скрип — отвратительная яйцеобразная туша Уинстона безуспешно попыталась двинуться. На секунду наши взгляды встретились: мой — исполненный ужаса и сострадания, и его — измождённый и покорный судьбе. В следующее мгновение, я уже летел вниз по лестнице, подгоняемый первобытным страхом, забыв, зачем приходил.
С той поры, когда вижу, как кто-то ест куриное яйцо ложечкой, меня берёт оторопь и в памяти всплывают пугающие картины произошедших событий.
Страница
2 из 2
2 из 2
