В лапах страха

— Но я же ничего не сделала…

— Оно и видно, — Антон тоже разошёлся: видимо склока с Женей только ещё больше подлила масла в огонь и разогнала кровь в его огромном как коллайдер теле. — Нанюхаетесь в сортире всякой дряни, а потом чудите на пару!

— Но мы же только разговаривали, — Светка была готова очутиться под колёсами стремительно несущегося поезда, в затопленной субмарине или пикирующем лайнере, — да где угодно, лишь бы не сгорать от стыда под этими пытливыми взорами, пытающимися продырявить её трепещущую сущность насквозь!

— Разговаривали! — передразнил Антон. — Да ты на неё посмотри — она же неадекватная! — Парень указал кивком головы на всклокоченную Женьку, которая лишь озлобленно перекосила губы. — Ещё раз накуритесь — вот этими руками отфигачу, раз попочка не в силах отшлёпать!

Светка содрогнулась. В животе обозначилась неприятная пустота. Казалось, её куда-то засасывает… Точнее внутрь чего-то.

«Сговорились они, что ли, все? Нет, так не пойдёт! Только не в этом логичном мире! Хотя, с другой, стороны, как раз самое то! Пора уже об самое дно! Там явно заждались».

— А тебя, вообще, в минтуру сдам! — Антон кивнул Женьке и улыбнулся. — Вот помяни моё слово.

— Ага, давай, беги. Только смотри не споткнись, а то стучать нечем будет!

— Да иди ты, — Антон потерял к кривляющейся однокласснице всякий интерес, направился к мычащему Палиту.

— Надо, наверное, в медпункт его… — нерешительно предположил Саша Ковалёв.

— Да, а то он совсем встать не может, — вторила брату Ковалёва Маша.

— Тут сотрясение, по любому, — заключил Антон с видом знатока и почесал бритый затылок. — Давайте, сажайте его на место.

— Может всё же скорую вызвать? — несмело предложил кто-то из девочек.

— Ага, сейчас! — усмехнулся Антон. — Тогда никакой дискотеки не будет! Этих дур в ментовку заберут, а нас на приём к следакам запишут! Оно нам надо?

Все промолчали.

— Вот и я думаю, что не надо. А этот сам виноват. Пускай теперь сидит до конца дня, и размышляет на тему, как я чуть было всех не подставил!

Палит снова замычал. Девочки осторожно перешёптывались.

— Так нельзя, — решительно произнёс Олег; он посмотрел на раскачивающуюся Светку, затем перевёл взгляд на Антона. Тот усмехнулся.

— А как можно?

— А если у него там перелом какой или гематома?

— И чего? — ухмыльнулся Мороз. — Прелом-то у него, а не у тебя! Какие твои проблемы? Ну и не засирай мозг попусту!

— Всё равно, так нельзя!

— Хорошо. И что ты предлагаешь?

— Скорую вызвать и рассказать всё как есть.

— Ты чего, так и не понял, что тогда с нашим классом будет?

— Мне всё равно, — Олег демонстративно отвернулся.

Антон помолчал. Затем сухо заговорил:

— Конечно, тебя кроме этой полоумной дурёхи больше никто не волнует. Чего нам интересы класса, друзей, репутация школы и всё такое — мы же изнываем от чувств. Хм, от их переизбытка.

— Ты глупости сейчас говоришь! — Олег осуждающе посмотрел на застывшую Светку. — И не называй её так больше, а то…

— А то что? — Антон насмешливо уставился на одноклассника. — Не суйся, а! Я против тебя ничего не имею, даже уважаю, сам знаешь. Но это только до поры до времени, а уж коли язык не умеешь за зубами держать, так не обессудь.

Олег поморщился.

— Знаешь, где я видел такое уважение?

— Чего? — прогудел Антон и попытался дотянуться до Олега.

За дверью прозвенел звонок.

— Ну наконец-то, — прошептала Светка, стремительно направляясь к своему месту.

— Ладно, живи пока… — недовольно просипел Мороз.

Олег ничего не ответил: лишь оправил одежду и устремился к своей парте.

— Спасибо, — шепнула Светка, когда мальчик проходил мимо неё.

— Не за что, — сухо ответил тот, не оборачиваясь.

Светка принялась спешно искать косметичку.

Оставшись совсем один, Умка долго слонялся по кухне, прислушиваясь к незнакомым запахам и настороженно осязая тёмные углы злокачественной многоэтажки. Иногда он замирал возле закрытой двери, пристально всматривался в мутную поверхность стекла, недовольно порыкивал, будто чуя, как за ним наблюдают чьи-то осторожные глаза, выискивая незримые проходы, чтобы подкрасться и напасть. Однако чёрно-белое зрение Умки, преломлённое мутной поверхностью стекла, было не в силах проникнуть за грань, оставляя её невидимых обитателей в выигрышном положении. Это совершенно не нравилось псу, отчего посиделки у двери становились всё длительнее, а вместо негромкого визга из пасти бультерьера доносился вполне дееспособный рык, способный напугать даже взрослого человека. Но тот, кто таился в темноте, упорно не отступал, словно ему были неведомы ни страх, ни ужас, ни какое бы то ни было, другое рациональное проявление чувства опасности.