Добавить в моё избранное
741 мин, 27 сек 14453
А царившее между ними напряжение только лишний раз подтверждало неприятную данность.
«Кто попробовал однажды и выиграл — тот не остановится и дальше», — сказал кто-то из сокурсников Глеба во время возникшего на лекции спора…
Сам спор начался с совершенно посторонней темы.
Глеб отчётливо помнил, произошедшую в тот день дискуссию, которая для него самого открыла нечто иное, нежели задумывал вбить в неподатливые умы абитуриентов затеявший её профессор.
Разговор начался с того, что тучный лектор, по привычке восседая за огромной кафедрой и потягивая утренний кофе, — то ли специально расставляя сети, то ли просто о чём-то задумавшись, — сказал, будто тот же Александр Македонский не мог, в свою бытность полководцем, проиграть отдельную взятую битву кому бы то ни было. Хотя бы тому же Дарию — трусливому царю поверженных персов, который во времена грандиозной битвы при Гавгамелах мчался впереди своих солдат, силясь сохранить хотя бы жизнь, так как было уже не до чести. И дело тут даже не в характере самого Дария — будь на его месте кто угодно, думается, финал битвы оказался бы неизменным, потому что личность Македонского изначально задумывалась, как основополагающая, занимающая особое место в человеческой истории. А все остальные должны были с этим просто смириться.
На этом месте произошла первая склока. Естественно, активировался кто-то из «ботаников», учащихся на бюджетной основе, — остальным на нудную тарабарщину было просто плевать.
Глеб не был силён в истории, потому уверенно причислял себя ко второй группе нерадивых циклофем, которым единственное, что нужно, прежде всего, — это оставаться незамеченными. Да и история была ему совсем не нужна: на журфаке — это так, рутинная канитель, которую всё же лучше не запускать, иначе можно потом «закопаться», вычищая хвосты. К тому же не стоило забывать, что это была уже не средняя школа, а сам великий МГУ, со своей сотней человеко-абитуриентов на место из года в год, где одной какой-нибудь случайно угаданной и вовремя озвученной датой спастись вряд ли удастся.
Глеб уже на первом семестре понял, что ценится тут, в первую очередь, философствующая мораль, идущая параллельно с исторически выверенным процессом. И если ты, собрав в кучу ту же битву при Гавгамелах с личностной характеристикой Македонского и Дария, не пойдёшь топором в топь, а побарахтаешься с полчасика на поверхности, и сделаешь это более-менее достойно, так что суть твоих рассуждений уловит хотя бы лектор — про сокурсников нечего и говорить, — тогда следующая пытка последует минимум через полгода.
Ну, так вот… Кому-то из бюджетников не понравилась речь лектора, смысл которой сводился к тому, что Александру отводилась некая определяющая роль в судьбе человечества. По мнению абитуриента, у Македонского элементарно не было соперников, которые бы соответствовали высочайшему уровню интеллекта великого полководца, — и незачем вплетать в историю происки небесных сил и какой-то там потусторонний смысл! Одним словом, неудавшийся зубрила, собственноручно влезший в угодливо растянутую перед его носом петлю, пытался втолковать похожему на удав профессору, что выступи против Македонского не какой-нибудь там трусливый перс, а взять хотя бы другого Александра — Невского или кого-нибудь из кровожадных монгольских ханов, — ещё не известно, чья бы смекалка оказалась изворотливее, и кто бы горделиво восседал на щите, созерцая, как его поверженный противник мчится прочь, подобно Дарию.
Такая точка зрения развеселила профессора не на шутку, отчего он, в чувствах, пролил на дорогущий галстук остатки кофе и даже не обратил на неприятную случайность внимания. Тут даже сам Глеб понял, насколько всё выглядит абсурдным; он попытался разглядеть говорившего, но ничего не вышло, — из-за начавшегося переполоха аудитория превратилась в вольер беснующихся шимпанзе, которым показали зеркало.
Профессор, усмехаясь, совершил контр-выпад: во что бы превратилась история, да и жизнь вообще, наплюй мы на пространственно-временной континуум и перемести всех великих воителей в одну временную эпоху ради такого вот эксперимента — понаблюдать кто, так сказать, кого?
Глеб сразу отчётливо представил, к чему бы привёл подобный парадокс. Тем более и за примером далеко ходить не нужно — взять хотя бы Советский Союз и фашистскую Германию. Всего двое помешанных на господстве, и почти разрушенный до основания мир. А представьте, если бы в каждой стране у руля, одновременно, сидели такие вот могущественные фанатики и вершили свои дикие планы по истреблению всего живого… Это ведь, не что иное, как начало конца! И, думается, вторая половина аудитории, к которой Глеб себя по-прежнему причислял, прекрасно осознала данность. Однако бюджетники не спешили сдаваться, и Глеб слышал, как умолкшего профессора прессует уже кто-то другой.
Именно в этот, ключевой для себя момент, Глеб и услышал ту фразу, которую помнил и по сей день.
«Кто попробовал однажды и выиграл — тот не остановится и дальше», — сказал кто-то из сокурсников Глеба во время возникшего на лекции спора…
Сам спор начался с совершенно посторонней темы.
Глеб отчётливо помнил, произошедшую в тот день дискуссию, которая для него самого открыла нечто иное, нежели задумывал вбить в неподатливые умы абитуриентов затеявший её профессор.
Разговор начался с того, что тучный лектор, по привычке восседая за огромной кафедрой и потягивая утренний кофе, — то ли специально расставляя сети, то ли просто о чём-то задумавшись, — сказал, будто тот же Александр Македонский не мог, в свою бытность полководцем, проиграть отдельную взятую битву кому бы то ни было. Хотя бы тому же Дарию — трусливому царю поверженных персов, который во времена грандиозной битвы при Гавгамелах мчался впереди своих солдат, силясь сохранить хотя бы жизнь, так как было уже не до чести. И дело тут даже не в характере самого Дария — будь на его месте кто угодно, думается, финал битвы оказался бы неизменным, потому что личность Македонского изначально задумывалась, как основополагающая, занимающая особое место в человеческой истории. А все остальные должны были с этим просто смириться.
На этом месте произошла первая склока. Естественно, активировался кто-то из «ботаников», учащихся на бюджетной основе, — остальным на нудную тарабарщину было просто плевать.
Глеб не был силён в истории, потому уверенно причислял себя ко второй группе нерадивых циклофем, которым единственное, что нужно, прежде всего, — это оставаться незамеченными. Да и история была ему совсем не нужна: на журфаке — это так, рутинная канитель, которую всё же лучше не запускать, иначе можно потом «закопаться», вычищая хвосты. К тому же не стоило забывать, что это была уже не средняя школа, а сам великий МГУ, со своей сотней человеко-абитуриентов на место из года в год, где одной какой-нибудь случайно угаданной и вовремя озвученной датой спастись вряд ли удастся.
Глеб уже на первом семестре понял, что ценится тут, в первую очередь, философствующая мораль, идущая параллельно с исторически выверенным процессом. И если ты, собрав в кучу ту же битву при Гавгамелах с личностной характеристикой Македонского и Дария, не пойдёшь топором в топь, а побарахтаешься с полчасика на поверхности, и сделаешь это более-менее достойно, так что суть твоих рассуждений уловит хотя бы лектор — про сокурсников нечего и говорить, — тогда следующая пытка последует минимум через полгода.
Ну, так вот… Кому-то из бюджетников не понравилась речь лектора, смысл которой сводился к тому, что Александру отводилась некая определяющая роль в судьбе человечества. По мнению абитуриента, у Македонского элементарно не было соперников, которые бы соответствовали высочайшему уровню интеллекта великого полководца, — и незачем вплетать в историю происки небесных сил и какой-то там потусторонний смысл! Одним словом, неудавшийся зубрила, собственноручно влезший в угодливо растянутую перед его носом петлю, пытался втолковать похожему на удав профессору, что выступи против Македонского не какой-нибудь там трусливый перс, а взять хотя бы другого Александра — Невского или кого-нибудь из кровожадных монгольских ханов, — ещё не известно, чья бы смекалка оказалась изворотливее, и кто бы горделиво восседал на щите, созерцая, как его поверженный противник мчится прочь, подобно Дарию.
Такая точка зрения развеселила профессора не на шутку, отчего он, в чувствах, пролил на дорогущий галстук остатки кофе и даже не обратил на неприятную случайность внимания. Тут даже сам Глеб понял, насколько всё выглядит абсурдным; он попытался разглядеть говорившего, но ничего не вышло, — из-за начавшегося переполоха аудитория превратилась в вольер беснующихся шимпанзе, которым показали зеркало.
Профессор, усмехаясь, совершил контр-выпад: во что бы превратилась история, да и жизнь вообще, наплюй мы на пространственно-временной континуум и перемести всех великих воителей в одну временную эпоху ради такого вот эксперимента — понаблюдать кто, так сказать, кого?
Глеб сразу отчётливо представил, к чему бы привёл подобный парадокс. Тем более и за примером далеко ходить не нужно — взять хотя бы Советский Союз и фашистскую Германию. Всего двое помешанных на господстве, и почти разрушенный до основания мир. А представьте, если бы в каждой стране у руля, одновременно, сидели такие вот могущественные фанатики и вершили свои дикие планы по истреблению всего живого… Это ведь, не что иное, как начало конца! И, думается, вторая половина аудитории, к которой Глеб себя по-прежнему причислял, прекрасно осознала данность. Однако бюджетники не спешили сдаваться, и Глеб слышал, как умолкшего профессора прессует уже кто-то другой.
Именно в этот, ключевой для себя момент, Глеб и услышал ту фразу, которую помнил и по сей день.
Страница
75 из 220
75 из 220
