Вы хотите избавиться от жены? — спросил брюнет, сидевший за письменным столом. Да. То есть… не совсем так. Я хотел бы…
Добавить в моё избранное
11 мин, 2 сек 19417
Он смотрел на нее, и в ушах звучали строки из «Песни песней» — те, что они читали вместе в счастливые и далекие дни. «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими… Как лента, алая губы твои, и уста твои любезны… Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями… Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе».
— Джордж.
— Что?
Ему захотелось поцеловать ее.
«… мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана».
— Джордж!
Оглушительный звон в ушах. Комната плывет перед глазами.
— Да, да. Сейчас. Одну минуту… — Он замотал головой, силясь стряхнуть наваждение.
«О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника»….
Как они сумели смастерить все это? И так быстро! За три часа, пока он спал… Тончайшие часовые пружинки, алмазы, блестки. Жидкое серебро… А ее волосы? Какие кибернетические насекомые прядут эту бледно-золотую нить?
— Если ты будешь так пялиться на меня, уйду.
— Нет. Не уходи.
— Тогда ближе к делу, — холодно сказала она. — Ты хотел говорить со мной о Леонарде.
— Сейчас. Подожди минуту.
От его ярости ничего не осталось. Все рассеялось, когда он ее увидел. Джордж Хилл чувствовал себя нашкодившим мальчишкой.
— Зачем ты сюда пришел? — спросила она.
— Кэт, прошу тебя…
— Нет, отвечай. Тебя интересует Леонард? Ты знаешь: я его люблю.
— Кэт, не надо! — взмолился он.
Она продолжала:
— Я все время с ним. Мы объехали все места, где я когда-то любила тебя… Это была ошибка. А теперь… Помнишь лужайку на Монте-Верде? Мы были там на днях. Месяц назад мы летали в Афины, взяли с собой ящик шампанского.
— Ты не виновата, нет, не виновата! — Он смотрел на нее в упор. — Ты другая, ты… не она. Это она всему виной. А ты — ты тут ни при чем.
— Ты бредишь, — резко сказала женщина. — Я и есть она, и никакой другой быть не может. Во мне нет ни одной частички, которая была бы чужда ей. Мы с ней одно и то же.
— Но ты не вела себя так, как она.
— Я вела себя именно так. Я целовала его.
— Ты не могла. Ты только что родилась!
— Допустим. Но я родилась из ее прошлого. И из твоей памяти!
— Послушай, — говорил он, — может быть, как-нибудь… ну, заплатить побольше, что ли? И увезти тебя отсюда? Мы улетим к черту на кулички, в Париж, в Мельбурн, куда хочешь!
Она рассмеялась.
— Куклы не продаются. Поглядел — и хватит с тебя.
— У меня много денег!
Она покачала головой.
— Это ничего не значит. Уже пробовали. Ты знаешь, даже то, что делается, — нарушение закона. Власти терпят нас до поры до времени.
— Кэти, я хочу одного — быть с тобой.
— Это невозможно, ведь я та же самая Кэти. А кроме того, конкуренция — сам понимаешь. Кукол нельзя вывозить из здания фирмы: начнут копаться, раскроют наши секреты. И вообще хватит об этом. Я тебя предупреждала — не говорить о таких вещах. Пропадет вся иллюзия. Останешься неудовлетворенным. Ты деньги заплатил — делай то, за чем пришел.
— Кэти, я не хочу тебя убивать!
— Нет, хочешь, хочешь! Ты просто подавляешь в себе это желание.
— Не надо было мне приходить сюда. Ты так хороша!
— Хороша, да не для тебя.
— Замолчи.
— Завтра мы вылетаем с Леонардом в Париж.
— Ты слышала, что я сказал?
— А оттуда в Стокгольм, — она весело рассмеялась и потрепала его по щеке. — Так-то, мой толстячок.
Темное чувство зашевелилось в нем. Он стиснул зубы. И в то же время он отлично понимал, что происходит. Горечь и ненависть, пульсирующие в глубинах мозга, посылали оттуда свои сигналы, и тончайшие телепатические приемники в феноменальном механизме ее головы улавливали их. Марионетка! Это он управлял ее телом, он подсказывал ей все ее реплики.
— Старикашка. А ведь когда-то был ничего.
— Остановись, Кэт.
— Ты стар, а мне только тридцать один год. Эх, ты. Думал, я с тобой век проживу? Да знаешь ли ты, сколько на свете мужчин, которым ты в подметки не годишься!
Он вынул из кармана пистолет, не глядя на нее.
— Кэтрин.
— «Голова его — чистое золото»… — прошептала она.
— Кэтрин, замолчи!
— «… На ложе моем искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя».
Откуда она знала эти слова? Они звучали и ныли в его мозгу, как она могла их услышать?
— Кэти, — сказал Джордж и с усилием потер лоб. — Не заставляй меня выстрелить. Не заставляй меня.
— «Щеки его — цветник ароматный… — бормотала она, закрыв глаза.
— Джордж.
— Что?
Ему захотелось поцеловать ее.
«… мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана».
— Джордж!
Оглушительный звон в ушах. Комната плывет перед глазами.
— Да, да. Сейчас. Одну минуту… — Он замотал головой, силясь стряхнуть наваждение.
«О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника»….
Как они сумели смастерить все это? И так быстро! За три часа, пока он спал… Тончайшие часовые пружинки, алмазы, блестки. Жидкое серебро… А ее волосы? Какие кибернетические насекомые прядут эту бледно-золотую нить?
— Если ты будешь так пялиться на меня, уйду.
— Нет. Не уходи.
— Тогда ближе к делу, — холодно сказала она. — Ты хотел говорить со мной о Леонарде.
— Сейчас. Подожди минуту.
От его ярости ничего не осталось. Все рассеялось, когда он ее увидел. Джордж Хилл чувствовал себя нашкодившим мальчишкой.
— Зачем ты сюда пришел? — спросила она.
— Кэт, прошу тебя…
— Нет, отвечай. Тебя интересует Леонард? Ты знаешь: я его люблю.
— Кэт, не надо! — взмолился он.
Она продолжала:
— Я все время с ним. Мы объехали все места, где я когда-то любила тебя… Это была ошибка. А теперь… Помнишь лужайку на Монте-Верде? Мы были там на днях. Месяц назад мы летали в Афины, взяли с собой ящик шампанского.
— Ты не виновата, нет, не виновата! — Он смотрел на нее в упор. — Ты другая, ты… не она. Это она всему виной. А ты — ты тут ни при чем.
— Ты бредишь, — резко сказала женщина. — Я и есть она, и никакой другой быть не может. Во мне нет ни одной частички, которая была бы чужда ей. Мы с ней одно и то же.
— Но ты не вела себя так, как она.
— Я вела себя именно так. Я целовала его.
— Ты не могла. Ты только что родилась!
— Допустим. Но я родилась из ее прошлого. И из твоей памяти!
— Послушай, — говорил он, — может быть, как-нибудь… ну, заплатить побольше, что ли? И увезти тебя отсюда? Мы улетим к черту на кулички, в Париж, в Мельбурн, куда хочешь!
Она рассмеялась.
— Куклы не продаются. Поглядел — и хватит с тебя.
— У меня много денег!
Она покачала головой.
— Это ничего не значит. Уже пробовали. Ты знаешь, даже то, что делается, — нарушение закона. Власти терпят нас до поры до времени.
— Кэти, я хочу одного — быть с тобой.
— Это невозможно, ведь я та же самая Кэти. А кроме того, конкуренция — сам понимаешь. Кукол нельзя вывозить из здания фирмы: начнут копаться, раскроют наши секреты. И вообще хватит об этом. Я тебя предупреждала — не говорить о таких вещах. Пропадет вся иллюзия. Останешься неудовлетворенным. Ты деньги заплатил — делай то, за чем пришел.
— Кэти, я не хочу тебя убивать!
— Нет, хочешь, хочешь! Ты просто подавляешь в себе это желание.
— Не надо было мне приходить сюда. Ты так хороша!
— Хороша, да не для тебя.
— Замолчи.
— Завтра мы вылетаем с Леонардом в Париж.
— Ты слышала, что я сказал?
— А оттуда в Стокгольм, — она весело рассмеялась и потрепала его по щеке. — Так-то, мой толстячок.
Темное чувство зашевелилось в нем. Он стиснул зубы. И в то же время он отлично понимал, что происходит. Горечь и ненависть, пульсирующие в глубинах мозга, посылали оттуда свои сигналы, и тончайшие телепатические приемники в феноменальном механизме ее головы улавливали их. Марионетка! Это он управлял ее телом, он подсказывал ей все ее реплики.
— Старикашка. А ведь когда-то был ничего.
— Остановись, Кэт.
— Ты стар, а мне только тридцать один год. Эх, ты. Думал, я с тобой век проживу? Да знаешь ли ты, сколько на свете мужчин, которым ты в подметки не годишься!
Он вынул из кармана пистолет, не глядя на нее.
— Кэтрин.
— «Голова его — чистое золото»… — прошептала она.
— Кэтрин, замолчи!
— «… На ложе моем искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя».
Откуда она знала эти слова? Они звучали и ныли в его мозгу, как она могла их услышать?
— Кэти, — сказал Джордж и с усилием потер лоб. — Не заставляй меня выстрелить. Не заставляй меня.
— «Щеки его — цветник ароматный… — бормотала она, закрыв глаза.
