Erratum

Он застонал, отталкивая рукой приближение неизбежного, но почти видел сверкание в свете ламп величественной золотой чаши.

— Нет, — закричал он, и чьи-то хрупкие пальцы забрали у него из руки чашу с переливающейся через края кровью. Царь в нерешительности обернулся, боясь раскрыть глаза полностью, боясь, что ему привиделся мираж, но девушка никуда не исчезла. Темные волосы спадали с ее хрупких плеч волнами, тонкое белое лицо украшали огромные карие чуть раскосые глаза. Она смотрела на него, едва заметно улыбаясь, немного устало и чуточку грустно. В руке она держала проклятую чашу, и кровь не жгла ей руку, как Уцуру, она лишь стекала каплями на пол, а потом и вовсе остановилась. Когда же девушка поставила чашу на стол, та не оказалась вновь в руках царя, и не вернулась в руку к девушке, она спокойно осталась стоять там, где ее поставили. Уцур заворожено смотрел на кубок и не мог оторвать от него взгляд: ему то и дело казалось, что это всего лишь галлюцинация, рожденная его больным разумом, но София рядом с ним была настоящей, а чаша неподвижно стояла на столе. Тогда он осмелел и приблизился к девушке.

— Как это возможно? — пробормотал он.

— Не знаю, — она пожала плечами, — только я вдруг очнулась ото сна, и в памяти все так странно.

— Ты помнишь нас? — в волнении спросил он.

— Да, — кивнула она, — я помню, как мы были вместе. — Ему показалось, или на ее щеке действительно заиграл румянец.

— А еще что-то? Самаэля, Грерию?

— Все, — ответила она, и Уцуру захотелось провалиться под землю. — Зачем ты налил столько вина? — Спросила она, меняя тему и как ни в чем не бывало, кивая на чашу, стоящую на столе.

— Вина? — переспросил он, почти начав объяснять ей, что это была кровь, но все же вовремя остановился и с опаской приблизился к столу так, словно чаша могла укусить его. Ему удалось пересилить себя и взять ее в руку, потом медленно поднести к губам — в чаше действительно было вино. — Вино, — прошептал пораженный Уцур.

— Что с тобой, Бел? — Спросила она.

— Все хорошо, — пробормотал он, затем снова взглянул на Софию. — Ты, должно быть, ненавидишь меня?

— Нет, Бел, — София покачала головой, отчего волосы ее заходили волнами, и он не мог не любоваться ею. Он почти забыл, как замечательно было смотреть на нее, и как одно ее присутствие дарило ощущение дома. — Когда я говорила, что с памятью что-то странное, я имела в виду, что все встало на свои места. Я помню все, и когда вы с Самаэлем вытащили меня — это был подарок на фоне всего, что было там, — голос ее прервался, и Уцуру хотелось броситься с места, чтобы обнять ее и унять эту сверкнувшую в ее глазах боль.

— София, — простонал он, и девушка подняла на него свои темные влажные глаза.

— Раньше я хотела твоей власти и твоей защиты, царь.

Он заметно поник и в его взгляде засветилась горечь.

— Но теперь я знаю, что свободна, и мне нечего больше желать от тебя, тебе нечего дать мне, но, — она вновь замолчала, собираясь с мыслями, — но когда я рядом с тобой, мое сердце оживает, я словно дома, где не была уже тысячу лет. Я знаю, что дома больше нет, но когда я рядом с тобой, я дома, когда говорю с тобой, пустота наполняется смыслом.

— София, — его огромные руки потянулись к ней, — ты — мое спасение. Но я не заслуживаю тебя, — руки безвольно упали, так и не дотронувшись до нее. — Лили исполнила обещание — это означает, что ты теперь свободна, и можешь уйти из ада.

— Уйти навсегда?

— Уйти через врата также, как приходят сюда. Я не говорю, что это законно, но, — тон его стал более холодным и деловым, — это можно устроить.

— И ты бы пошел на это ради меня? Рискнул бы собой, чтобы доставить меня к вратам?

— А что мне терять, кроме этой чаши. — Он подошел к Софии вплотную, и его глаза сверкнули в полумраке комнаты. Его горячее дыхание обожгло ей щеку. — Я — дурак, София, и всегда им был, но если так я могу искупить хотя бы одну свою глупость, я сделаю это.

— Только ради искупления? — Спросила она, пристально посмотрев на него.

— Не только, — он отвернулся и сделал несколько шагов в сторону от нее по комнате. — Не только, и ты знаешь это, раз знаешь и все остальное.

— О чем ты?

— О том, что люблю тебя, с той первой ночи, что ревную, хотя не должен был и вспомнить, как это бывало всегда, о том, что не проходило и ночи, чтобы я не сожалел о том, как поступил с тобой. — Он вновь оказался рядом, и руки его разжимались и сжимались в кулаки, не смея дотронуться до девушки.

София выдохнула, словно долго сдерживала дыхание. Она смотрела на него так, будто он наконец-то сделал то, что должен был сделать давным-давно.

— Бел, я никуда не пойду без тебя. — Он замер в изумлении, царь ждал упреков, ненависти, проклятий, чего угодно, что она вправе была высказать ему после всего случившегося, а вместо этого она говорила ему о том, во что он хотел и боялся верить.