Erratum

Все звуки набережной сливались в одну песню — о нем.

Она часто вздрагивала, когда в толпе ей мерещилась его фигура. То в чьей-то улыбке чудились его черты, то в уголках чьих-то глаз таилась его усмешка. Временами Грерия всерьез задумывалась: не растворился ли  он среди людей? Но если и так, то на такие крохотные частицы, что ей было не собрать его воедино за всю свою человеческую жизнь. Самаэль — белозубая улыбка на фоне неба. Самаэль — как хотелось слышать его имя, чтобы осталось хоть что-то, за что она могла бы держаться, хотя бы звук.

Он не был человеком, он не был больше падшим, его бесполезно было искать в аду или на небесах. Единственное, чем он мог и должен был быть — человеком, но кто мог знать, что его век будет так недолог. Яркая вспышка, растворившаяся без следа. А люди все также идут по своим делам, танцуют мальчишки на площади под звуки гитары и барабанов, гудят сигналами машины, толпясь в пробках, горд гремит и живет своей жизнью, но во всем его многообразии и ритмах нет единственного звука — звука его сердца. Можно брести дальше, можно мести улицы или кричать что-то из булочной в белом фартуке, можно прыгнуть со скалы в обрыв, или броситься в гущу машин — это не изменит тишины, оставшейся после его ухода.

— Грерия, — окликнул девушку чей-то голос, и обернувшись, она узнала Абу. Страх так и не пришел, как это случилось бы с ней раньше, пришла лишь надежда, что, если он убьет ее, страдания закончатся, и она сможет соединиться со своим любимым.

— Пришел за мной? — спросила Грерия, подымаясь со ступенек набережной, где она теперь просиживала часами, вспоминая последнюю беседу с Самаэлем.

Он неторопливо приблизился к ней, и не обращая внимания на то, что она стоит, присел на ступени. Грерия какое-то время постояла в нерешительности, но затем снова опустилась рядом с ним. Если это была уловка, то она ее только приветствовала. Если ему хочется сбросить ее в воду и утопить — добро пожаловать: она сама принесет камень и не будет упираться.

— Мне очень жаль, — вдруг произнес он, и от неожиданности Грерия посмотрела на него, и увидев в глазах неподдельную искренность его слов, заплакала, безудержно, навзрыд. До этого момента ни один человек, который знал бы Самаэля, не сказал ему ничего не прощание. Вежливое утешение и сожаление посторонних не трогало ее сердце, но Ник знал, Аба знал его дольше и больше, чем она.

Его рука легла ей на плечо, и он приобнял ее, прижимая к своему телу. Она помнила, как они лежали в одной кровати, как неистово занимались любовью, но в этом простом его жесте было куда больше человечности, чем за все то время, что они были вместе.

— Что с тобой происходит? — удивление и тревога отразились на лице Грерии. В ее душе подымался совершенно иррациональный страх: она вдруг испугалась того, что и он меняется, и с ним случится то же, что и с Самаэлем.

— О чем ты? — Он посмотрел на нее с легкой издевкой, и Грерия сразу стала успокаиваться, отбросив дурацкие мысли, саму возможность такого изменения в нем.

— Ничего, — она помотала головой из стороны в сторону.

— Ты действительно любила его? — спросил он.

— Да, — просто ответила Грерия, глядя на рыболовные суда, заходящие в бухту.

— Почему?

— Почему что? Почему любила? — Грерия повернула к нему голову. — Это вопрос без ответа. Просто потому, что он был.

— А меня? — неожиданно спросил он.

Грерия взглянула в его разноцветные глаза и ответила честно:

— Я любила твою власть, силу, ненависть и хитрость.

— Как ты думаешь, меня можно любить просто потому, что это я?

Грерия всматривалась в него какое-то время, словно видела впервые.

— Ты сомневаешься, любит ли она тебя? Эта девушка из слоев?

— Я не сомневаюсь, — ответил он, — но не знаю, почему.

— Если у тебя нет ответа на этот вопрос, считай, что тебе повезло, — усмехнулась Грерия.

— Что будешь делать? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Грерия, подбирая хвосты юбки и оборачивая их вокруг ног.

— Если хочешь, если чувствуешь себя здесь чужой, можешь вернуться. — Заметив то, как дрогнули ее губы в кривой усмешке, Ник поспешил добавить, — В нормальном облике, и свободной.

— Спасибо, — сказала она, вновь глядя куда-то в даль моря, — но если я вернусь, я предам его. Поэтому я откажусь.

— Как хочешь, — он поднялся и бросил на Грерию прощальный взгляд. — Мне пора. Удачи тебе, Грерия.

И едва он успел произнести свои последние слова, как их обоих залило белоснежным светом, и Ник ощутил себя абсолютно скованным и неспособным пошевелиться в этой уникальной световой ловушке. Должно быть, над нею потрудился не один десяток ангелов и херувимов. Он пытался собрать всю свою силу, но ее было недостаточно в той человеческой форме, в которой он явился на поверхность, чтобы быть незаметным и не привлекать к себе избыточного внимания.