Петер Профит — талантливый делец, а зарабатывает на жизнь он с помощью таких экзотических профессий, как портновская ходячая реклама, рукоприкладство, пачкотня, сапого-собако-морательство, лже-почта и...
Добавить в моё избранное
13 мин, 2 сек 17390
Я деловой человек. Я методический человек. В конце концов метод — важная вещь. Но я от всей души презираю эксцентрических дураков, которые толкуют о методе, не понимая его, цепляясь за его букву и упуская из вида дух. Эти молодцы всегда делают самые неподходящие вещи методически, как они выражаются. Но это, по моему мнению, положительный парадокс. Метод прилагается только к ординарному и очевидному и не может быть применен к outre. Какую определенную идею можно связать с такими выражениями, как «методический Джек о'Дэнди» или «систематический Вилли Мотылек»?
Быть может, мои взгляды на этот предмет не отличались бы такой ясностью, если бы со мной не случилось еще в раннем детстве весьма счастливого происшествия. Однажды, когда я производил больше шума, чем обыкновенно, добродушная старая кормилица-ирландка (я не забуду ее в моем завещании) схватила меня за ноги, покружила в воздухе, выбранила «проклятым пискленком» и хватила головой о ножку кровати. Это происшествие, говорю я, решило мою будущность и создало мое благополучие. На затылке у меня разом вскочила шишка, которая оказалась превосходным органом порядка. Отсюда положительная страсть к системе и аккуратности, создавшая из меня замечательно делового человека.
Если есть на земле что-либо ненавистное для меня, так это гений. Ваши гении набитые дурни; чем больше гениальности, тем больше глупости, и из этого правила нет никаких исключений. Сделать из гения делового человека совершенно невозможно, — так же как добиться мускатных орехов от сосновой шишки. Эти создания вечно сбиваются с пути, ради какого-нибудь фантастического предприятия, или смешной спекуляции, совершенно расходясь с «целесообразностью» и, в сущности, не занимаясь никаким делом, достойным этого названия. Таким образом, вы можете живо определить их характеры по их занятиям. Если вы встретите человека, который метит в купцы или фабриканты, или затевает торговые операции с хлопком и табаком, или другие столь же эксцентрические предприятия, или намерен сделаться бакалейщиком, мыловаром и т. п., или претендует на звание юриста, кузнеца, врача, вообще на какую-нибудь необычайную профессию, знайте — это гений, то есть, в силу тройного правила, осел.
Я отнюдь не гений, я аккуратный деловой человек. Мой дневник и приходо-расходная книга доказывают это как нельзя яснее. Они ведутся безукоризненно, вы можете поверить мне на слово; и в отношении аккуратности и пунктуальности меня не перещеголяют часы. Мало того, мои занятия всегда согласовались с обыкновенными привычками моих ближних. Я, однако, вовсе не обязан этим моим крайне слабоумным родителям, которые, без сомнения, сделали бы из меня гения, если бы мой ангел-хранитель не явился своевременно мне на выручку. В биографии правда — все, а в автобиографии тем более; и все же читатель, пожалуй, не поверит, как бы я ни уверял, что мой простак-родитель поместил меня на шестнадцатом году в контору одного, как он выражался, «почтенного комиссионера и торговца железным товаром, обделывавшего важные дела». Важные благоглупости! Как бы то ни было, результатом этой безумной выходки было то, что дня через три меня доставили обратно в мою тупоголовую семью в сильнейшей горячке, с жестокими и опасными болями в затылке, в области моего органа порядка. Чуть было совсем не пропал я в то время. Но, хотя мне пришлось много страдать, я в общем был благородный мальчик. Я избавился от грозившей мне участи «почтенного комиссионера и торговца железным товаром» и чувствовал глубокую благодарность к опухоли, явившейся орудием моего спасения, и к добродушной женщине, снабдившей меня этим орудием.
Большей частью мальчики покидают родной дом десяти или двенадцати лет, но я дождался шестнадцати. Я бы, может быть, и тогда не ушел, если бы моя матушка не выразила намерения пустить меня по москательной части. По москательной части! Как вам это нравится? Я решил распроститься с семьей и попытаться найти какое-нибудь приличное занятие, которое избавило бы меня от старческого своенравия моих родителей и от опасности сделаться в конце концов гением. Попытка моя сразу увенчалась успехом, и, когда мне стукнуло восемнадцать лет, я занимал важную и прибыльную должность ходячего объявления при торговом доме.
Я мог исполнять обременительные обязанности, связанные с этой профессией, только благодаря строгой систематичности, составлявшей основную черту моего характера. Точный метод характеризовал мои действия, равно как и мои счета. В моей профессии метод, а не деньги, создавал человека: по крайней мере, ту часть его, которая не была сделана портным (я служил у портного). Каждое утро, в девять часов, я заходил к нему за костюмом, предназначенным для того дня. В десять часов я уже прогуливался по какому-нибудь людному бульвару. Методичность, с которой я поворачивал во все стороны свою приятную особу, чтобы дать возможность публике последовательно осмотреть все части костюма, приводила в восторг сведущих в этом деле людей.
Быть может, мои взгляды на этот предмет не отличались бы такой ясностью, если бы со мной не случилось еще в раннем детстве весьма счастливого происшествия. Однажды, когда я производил больше шума, чем обыкновенно, добродушная старая кормилица-ирландка (я не забуду ее в моем завещании) схватила меня за ноги, покружила в воздухе, выбранила «проклятым пискленком» и хватила головой о ножку кровати. Это происшествие, говорю я, решило мою будущность и создало мое благополучие. На затылке у меня разом вскочила шишка, которая оказалась превосходным органом порядка. Отсюда положительная страсть к системе и аккуратности, создавшая из меня замечательно делового человека.
Если есть на земле что-либо ненавистное для меня, так это гений. Ваши гении набитые дурни; чем больше гениальности, тем больше глупости, и из этого правила нет никаких исключений. Сделать из гения делового человека совершенно невозможно, — так же как добиться мускатных орехов от сосновой шишки. Эти создания вечно сбиваются с пути, ради какого-нибудь фантастического предприятия, или смешной спекуляции, совершенно расходясь с «целесообразностью» и, в сущности, не занимаясь никаким делом, достойным этого названия. Таким образом, вы можете живо определить их характеры по их занятиям. Если вы встретите человека, который метит в купцы или фабриканты, или затевает торговые операции с хлопком и табаком, или другие столь же эксцентрические предприятия, или намерен сделаться бакалейщиком, мыловаром и т. п., или претендует на звание юриста, кузнеца, врача, вообще на какую-нибудь необычайную профессию, знайте — это гений, то есть, в силу тройного правила, осел.
Я отнюдь не гений, я аккуратный деловой человек. Мой дневник и приходо-расходная книга доказывают это как нельзя яснее. Они ведутся безукоризненно, вы можете поверить мне на слово; и в отношении аккуратности и пунктуальности меня не перещеголяют часы. Мало того, мои занятия всегда согласовались с обыкновенными привычками моих ближних. Я, однако, вовсе не обязан этим моим крайне слабоумным родителям, которые, без сомнения, сделали бы из меня гения, если бы мой ангел-хранитель не явился своевременно мне на выручку. В биографии правда — все, а в автобиографии тем более; и все же читатель, пожалуй, не поверит, как бы я ни уверял, что мой простак-родитель поместил меня на шестнадцатом году в контору одного, как он выражался, «почтенного комиссионера и торговца железным товаром, обделывавшего важные дела». Важные благоглупости! Как бы то ни было, результатом этой безумной выходки было то, что дня через три меня доставили обратно в мою тупоголовую семью в сильнейшей горячке, с жестокими и опасными болями в затылке, в области моего органа порядка. Чуть было совсем не пропал я в то время. Но, хотя мне пришлось много страдать, я в общем был благородный мальчик. Я избавился от грозившей мне участи «почтенного комиссионера и торговца железным товаром» и чувствовал глубокую благодарность к опухоли, явившейся орудием моего спасения, и к добродушной женщине, снабдившей меня этим орудием.
Большей частью мальчики покидают родной дом десяти или двенадцати лет, но я дождался шестнадцати. Я бы, может быть, и тогда не ушел, если бы моя матушка не выразила намерения пустить меня по москательной части. По москательной части! Как вам это нравится? Я решил распроститься с семьей и попытаться найти какое-нибудь приличное занятие, которое избавило бы меня от старческого своенравия моих родителей и от опасности сделаться в конце концов гением. Попытка моя сразу увенчалась успехом, и, когда мне стукнуло восемнадцать лет, я занимал важную и прибыльную должность ходячего объявления при торговом доме.
Я мог исполнять обременительные обязанности, связанные с этой профессией, только благодаря строгой систематичности, составлявшей основную черту моего характера. Точный метод характеризовал мои действия, равно как и мои счета. В моей профессии метод, а не деньги, создавал человека: по крайней мере, ту часть его, которая не была сделана портным (я служил у портного). Каждое утро, в девять часов, я заходил к нему за костюмом, предназначенным для того дня. В десять часов я уже прогуливался по какому-нибудь людному бульвару. Методичность, с которой я поворачивал во все стороны свою приятную особу, чтобы дать возможность публике последовательно осмотреть все части костюма, приводила в восторг сведущих в этом деле людей.
