В старом парке моих предков есть мрачный, черный пруд, который привлекает меня своей темной, хрустальной глубиной. В те хмурые осенние дни, когда холодный воздух смертельно усталой природы, заставляет меня учащенно дышать, от непрерывно повышающегося внутреннего давления, я прихожу к нему и сажусь на маленькую скамейку, которую много лет назад поставил на краю воды мой дед.
Добавить в моё избранное
21 мин, 20 сек 12312
Я долго не мог признаться себе, в том, что я делаю у края холодного осеннего водоема. Теперь я знаю, почему я так часто сижу там. Если вы выслушаете мою историю до конца, то вы тоже узнаете мою тайну.
Когда розовые краски умирающего дня исчезают вместе с проваливающимся за край парка солнцем, и в далеком ясном небе осени появляются первые звезды, таинственный свет которых, отражает от себя незамутненная гладь пруда, я начинаю вспоминать то, что послужило причиной моего прихода сюда. Во время размышлений, которыми занято мое, созерцающее воду, сознание, я пытаюсь понять, почему я стал таким, каков я есть. Возможно, во всем виновато мое одинокое детство, которое было заполнено чтением книг в старом доме, на лесистом склоне Туманного холма. Может одинокая юность, которую я посвятил учебе, а может страстное желание смерти, которое временами переходило у меня в манию? Что превратило меня в того, кем я являюсь на самом деле? А может кто?
Эти мысли неотступно преследовали меня долгие годы. Едва я утром вставал с кровати, как они навещали меня. Ночью, когда на полу спальни отражался свет, далекой, холодной луны, и странные изломанные временем деревья, пытались протянуть ко мне через окна свои корявые ветки, вопросы наваливались на меня с удвоенной силой, но я уже знал ответы на них. Вероятно, это была своеобразная игра моего сознания, которое ставило передо мной вопросы, ответы на которые я знал, но боялся вспомнить.
Главное, я чувствовал, что если мне станет очень горько или страшно, то надо идти к черному пруду у болота, который понимает меня и разделяет со мной все мои горести и страдания. Эту простую истину я познал еще в детстве, когда пугался кого-то во тьме и с криком, проносясь по галерее, заставленной старинными картинами, кидался к спасительной тьме черной воды. Даже тогда, в те часы безумия, которые запали в мою душу навсегда, я не заходил в воду. Не делаю, я этого и сейчас, кто знает, что хранит водоем в своих темных глубинах, из которых, иногда, всплывают на поверхность странные прозрачные пузыри воздуха. В детстве я думал, что там, в страшном, вязком иле, лежат утонувшие несчастные, которые делали попытки вырваться из под зловещей глади водоема, но так и не смогли. Именно по этой причине я не срываю лилии, которые красивыми белыми цветами плавают на поверхности пруда. Ведь лилии олицетворяют смерть, за которую цепляются корни этих прекрасных растений. Зачем трогать то, что принадлежит другим, навсегда перешедшим в иной мир.
В последнее время, когда я снова и снова пересматриваю свою жизнь, пытаясь разобраться, в том, что тревожит меня. Я все чаще и чаще прихожу к той мысли, что мое детство было лишь предостережением для меня, было знамением грядущего ужаса, но я так и не смог разобраться в тех странных событиях и поступках, которые образуя прихотливые взаимосвязи привели меня к сегодняшнему, бедственному положению. Может быть, если я расскажу вам историю своей жизни, вы хотя бы поймете меня. На ваше прощение или сочувствие я не смею даже надеяться.
Все мои беды начались примерно в двадцатилетнем возрасте, когда я приехал домой на каникулы. В то время я учился на археологическом факультете Висперхилльского университета и был одним из первых в своей группе. После окончания занятий, я решил навестить дом своего деда, где жил долгие годы, до тех пор, пока не решился получить высшие образование. Мои друзья хотели, чтобы я остался и принял участие в их шумных балах и гулянках, но я отказался, будучи по природе замкнутым и застенчивым человеком. Я не мог себя представить на каком-нибудь балу, танцующим с прекрасной дамой, и поэтому, тепло попрощавшись со всеми знакомыми я покинул город и через четыре часа путешествия стоял на пороге родного дома. Два месяца я жил безмятежной, счастливой жизнью, которую не мог представить себе раньше. Встав рано утром, я занимался чтением, старинных дедовских книг, которых было полно в его огромной библиотеке, в основном в то время меня занимали проблемы оккультизма и мистики. С утра до вечера я просматривал старинные магические гримуары, пытался вникнуть в пыльные труды арабских демонологов и современных германских медиумов. Чем больше я читал, тем больше мне казалось, что все написанное лишь слабая попытка заглянуть в таинственный запредельный мир, но на эксперименты я не решился. — зачем тревожить то, что опасно для человека.
Жизнь шла своим чередом, и в конце августа мой отец, который некоторое время жил вместе со мной, решил вернуться в свой городской особняк. Я не последовал его примеру, потому что город всем своим видом внушал мне отвращение и остался до конца каникул в старинном загородном доме нашего рода. Вот тогда то это и началось.
Одним прекрасным летним утром, когда легкая дымка окутывает бирюзовые дали горизонта, скрывая за своей пеленой далекие пики гор и матово отсвечивающую поверхность моря, в мою крепко запертую дверь раздался громкий стук, от которого я вздрогнул и опрокинул на пол старинный графин, наполненный каким-то сортом красного вина.
Когда розовые краски умирающего дня исчезают вместе с проваливающимся за край парка солнцем, и в далеком ясном небе осени появляются первые звезды, таинственный свет которых, отражает от себя незамутненная гладь пруда, я начинаю вспоминать то, что послужило причиной моего прихода сюда. Во время размышлений, которыми занято мое, созерцающее воду, сознание, я пытаюсь понять, почему я стал таким, каков я есть. Возможно, во всем виновато мое одинокое детство, которое было заполнено чтением книг в старом доме, на лесистом склоне Туманного холма. Может одинокая юность, которую я посвятил учебе, а может страстное желание смерти, которое временами переходило у меня в манию? Что превратило меня в того, кем я являюсь на самом деле? А может кто?
Эти мысли неотступно преследовали меня долгие годы. Едва я утром вставал с кровати, как они навещали меня. Ночью, когда на полу спальни отражался свет, далекой, холодной луны, и странные изломанные временем деревья, пытались протянуть ко мне через окна свои корявые ветки, вопросы наваливались на меня с удвоенной силой, но я уже знал ответы на них. Вероятно, это была своеобразная игра моего сознания, которое ставило передо мной вопросы, ответы на которые я знал, но боялся вспомнить.
Главное, я чувствовал, что если мне станет очень горько или страшно, то надо идти к черному пруду у болота, который понимает меня и разделяет со мной все мои горести и страдания. Эту простую истину я познал еще в детстве, когда пугался кого-то во тьме и с криком, проносясь по галерее, заставленной старинными картинами, кидался к спасительной тьме черной воды. Даже тогда, в те часы безумия, которые запали в мою душу навсегда, я не заходил в воду. Не делаю, я этого и сейчас, кто знает, что хранит водоем в своих темных глубинах, из которых, иногда, всплывают на поверхность странные прозрачные пузыри воздуха. В детстве я думал, что там, в страшном, вязком иле, лежат утонувшие несчастные, которые делали попытки вырваться из под зловещей глади водоема, но так и не смогли. Именно по этой причине я не срываю лилии, которые красивыми белыми цветами плавают на поверхности пруда. Ведь лилии олицетворяют смерть, за которую цепляются корни этих прекрасных растений. Зачем трогать то, что принадлежит другим, навсегда перешедшим в иной мир.
В последнее время, когда я снова и снова пересматриваю свою жизнь, пытаясь разобраться, в том, что тревожит меня. Я все чаще и чаще прихожу к той мысли, что мое детство было лишь предостережением для меня, было знамением грядущего ужаса, но я так и не смог разобраться в тех странных событиях и поступках, которые образуя прихотливые взаимосвязи привели меня к сегодняшнему, бедственному положению. Может быть, если я расскажу вам историю своей жизни, вы хотя бы поймете меня. На ваше прощение или сочувствие я не смею даже надеяться.
Все мои беды начались примерно в двадцатилетнем возрасте, когда я приехал домой на каникулы. В то время я учился на археологическом факультете Висперхилльского университета и был одним из первых в своей группе. После окончания занятий, я решил навестить дом своего деда, где жил долгие годы, до тех пор, пока не решился получить высшие образование. Мои друзья хотели, чтобы я остался и принял участие в их шумных балах и гулянках, но я отказался, будучи по природе замкнутым и застенчивым человеком. Я не мог себя представить на каком-нибудь балу, танцующим с прекрасной дамой, и поэтому, тепло попрощавшись со всеми знакомыми я покинул город и через четыре часа путешествия стоял на пороге родного дома. Два месяца я жил безмятежной, счастливой жизнью, которую не мог представить себе раньше. Встав рано утром, я занимался чтением, старинных дедовских книг, которых было полно в его огромной библиотеке, в основном в то время меня занимали проблемы оккультизма и мистики. С утра до вечера я просматривал старинные магические гримуары, пытался вникнуть в пыльные труды арабских демонологов и современных германских медиумов. Чем больше я читал, тем больше мне казалось, что все написанное лишь слабая попытка заглянуть в таинственный запредельный мир, но на эксперименты я не решился. — зачем тревожить то, что опасно для человека.
Жизнь шла своим чередом, и в конце августа мой отец, который некоторое время жил вместе со мной, решил вернуться в свой городской особняк. Я не последовал его примеру, потому что город всем своим видом внушал мне отвращение и остался до конца каникул в старинном загородном доме нашего рода. Вот тогда то это и началось.
Одним прекрасным летним утром, когда легкая дымка окутывает бирюзовые дали горизонта, скрывая за своей пеленой далекие пики гор и матово отсвечивающую поверхность моря, в мою крепко запертую дверь раздался громкий стук, от которого я вздрогнул и опрокинул на пол старинный графин, наполненный каким-то сортом красного вина.
