Зубами по тёплой, беззащитной коже. Прокусывая до ощущения бьющего потока кипящей жизненной струи. Вяжущий, приторный привкус на языке рекой по пищеводу вглубь, в самое нутро. Сладость. Горечь. Облизывая губы, впиться в послушное твоей воле тело — бездушный живой труп в руках бьётся судорожно и нервно. Глазами в глаза. С любопытством. Ненавистью. Страхом. Равнодушием. Бессмысленным отголоском старой родственной приязни.
Добавить в моё избранное
25 мин, 47 сек 8701
Куски тёплого мяса внутрь. Пропихивая с трудом. Давясь в спешке. Сглатывая слюну, стекающую по подбородку вперемешку с ярко-красными сгустками. Комок, ощущение переполненного сверх меры желудка и бессмысленное желание выплеснуть содержимое, плещущееся у самого основания горла.
Потухшие голубые озёра, призрачный силуэт — фальшивое отражение человека, искажённое вдобавок собственным расплывчатым, полуобморочным мироощущением… Звериный вопль вырывается из груди, клокочет, пузырится на губах розовой пеной. Дыхание неровное, тяжёлое, сотрясает оболочку в конвульсивной дрожи и сумасшедшем хохоте. Перебороть себя. Замереть на секунду истуканом и, взбесившись, снова кинуться на своего единственного врага, соперника, предшественника, ввинчиваясь головой по затылок в горячее, влажное, мокрое, дрожащее как желе.
Тошнота. Все руки, лицо в запёкшейся грязной красно-коричневой стягивающей маске. Скользко под ногами. Пол, потолок, стены забрызганы пятнами неодинакового размера, причудливой формы. Весь мир накладывается на сетчатку картинкой в пурпурных, багряных, чёрных тонах. Усталость. Бесконечные рвотные позывы. Отвращение к себе. В многочисленных зеркалах чёткое, не поддающееся ложному толкованию отражение: на полу в луже тёмно-красного цвета распростёртый больной смеющийся человек. Эта картина только для тебя. Посторонние люди не замечают ни крови, ни чего другого. Обыкновенный человек, на лице безразличие… Но… его глаза смотрят прямо на тебя. Забираются в самую душу. Сеют могильный холод и необъяснимое беспокойство. Конечно, не первый; естественно, не последний!
Смерть — цепочкой, постоянно забирая, одаривая, — сопровождает жизнь тлетворной оболочки. Ты не такой, каким осознавал себя ещё вчера; не тот, кем будешь завтра; даже не можешь разгадать собственную сущность, не в силах понять: ты — это ты, или уже другой? Убийца? Жертва? Или просто так нужно? Перемена. Легкое изменение. Метаморфоза. Смерть. Рождение. Тождественность. Самоопределение. И кончина лишь последняя трансформация и завершение ещё одного «я». А их много. Разные: страшные, умные, глупые… Но… разве они — это ты? Можешь спокойно ждать прихода иного, того, кто займёт твоё место, будет пользоваться всем тем, что по праву считаешь только своим? Позволишь кому-то чужому копаться в собственных воспоминаниях, интерпретировать поступки, говорить за тебя, орудовать руками, просто мыслить иначе, вразрез с выработанными именно тобой убеждениями?!
Неумолимо сыплется песок вниз, переполняет нижний элемент фигурных часов. Последние крупицы наверху… Время… время… время… твоё время истечёт до последнего вздоха тела. Не бойся физического конца. Бойся перемены! В себе перемены. Именно она твоя первая и последняя настоящая смерть.
ПЯТНИЦА, ТРИНАДЦАТОЕ *
Была пятница, тринадцатое число, холод страшный, темно, потому что уже наступил вечер, и небо, затянутое тучами, давило своей свинцовой тяжестью на сознание. Я не смотрел вверх. Но луна выскользнула из мрака. Она казалась огромной, цвета крови. Багровые облака. Окрашенный мятно-розовым свет. Просто на сердце стало жутко, и крупная беспричинная дрожь овладела телом.
Мимо проходило несколько мужчин. Их лица белые. Глаза красные. Странно… я не слышал о моде на линзы такого цвета в нашем городе, и, я думаю, по профессии многие из этих людей работали в мясных лавках, не иначе. Неопрятные, с всклокоченными волосами… а на куртках кирпично-бурые, словно ржавые, многочисленные пятна. Меня очень удивило их облачение: на униформу не похоже вроде бы… Наплевательское отношение к одежде отметил сразу.
Но… С ними показалось намного спокойней. Я не люблю призраков. Боюсь… Не видел, конечно, однако верю, что они существуют, потому боюсь… И эта ночь. Напряжённая атмосфера, разлитая в воздухе приторно-сладким привкусом…
Карнавал! Удивился. А я и не знал, представляете? Народ веселился: одни убегали, другие как будто «нападали на первых, испуганных и беспомощных, и убивали со страшным изощрением». На самом деле я чувствовал странную реалистичность этих спектаклей, красоту правды. Для меня откровением снизошло то, что мясники показали себя с самой хорошей стороны. «Настоящие лицедеи», — решил я. Да и жертвы вели себя на редкость убедительно и натурально. Восхищение этими простыми людьми, участвующими в праздных гуляниях, приятным чувством переполнило моё сердце. Не из-за денег, но чистого искусства ради, свершались эти чудные ритуалы во всех мельчайших деталях на радость немногочисленной публики. Даже удивительно! Кого же берут в наше время в актёры, раз обыкновенные прохожие играют намного лучше?! Всё по блату, другого мнения у меня нет, и объяснения халтурной работы комментаторов на телевидении тоже.
Мясники, их больше всего пришло на развлекательное мероприятие на улицы города, вели себя шумно, но молчали и только хрипели.
Потухшие голубые озёра, призрачный силуэт — фальшивое отражение человека, искажённое вдобавок собственным расплывчатым, полуобморочным мироощущением… Звериный вопль вырывается из груди, клокочет, пузырится на губах розовой пеной. Дыхание неровное, тяжёлое, сотрясает оболочку в конвульсивной дрожи и сумасшедшем хохоте. Перебороть себя. Замереть на секунду истуканом и, взбесившись, снова кинуться на своего единственного врага, соперника, предшественника, ввинчиваясь головой по затылок в горячее, влажное, мокрое, дрожащее как желе.
Тошнота. Все руки, лицо в запёкшейся грязной красно-коричневой стягивающей маске. Скользко под ногами. Пол, потолок, стены забрызганы пятнами неодинакового размера, причудливой формы. Весь мир накладывается на сетчатку картинкой в пурпурных, багряных, чёрных тонах. Усталость. Бесконечные рвотные позывы. Отвращение к себе. В многочисленных зеркалах чёткое, не поддающееся ложному толкованию отражение: на полу в луже тёмно-красного цвета распростёртый больной смеющийся человек. Эта картина только для тебя. Посторонние люди не замечают ни крови, ни чего другого. Обыкновенный человек, на лице безразличие… Но… его глаза смотрят прямо на тебя. Забираются в самую душу. Сеют могильный холод и необъяснимое беспокойство. Конечно, не первый; естественно, не последний!
Смерть — цепочкой, постоянно забирая, одаривая, — сопровождает жизнь тлетворной оболочки. Ты не такой, каким осознавал себя ещё вчера; не тот, кем будешь завтра; даже не можешь разгадать собственную сущность, не в силах понять: ты — это ты, или уже другой? Убийца? Жертва? Или просто так нужно? Перемена. Легкое изменение. Метаморфоза. Смерть. Рождение. Тождественность. Самоопределение. И кончина лишь последняя трансформация и завершение ещё одного «я». А их много. Разные: страшные, умные, глупые… Но… разве они — это ты? Можешь спокойно ждать прихода иного, того, кто займёт твоё место, будет пользоваться всем тем, что по праву считаешь только своим? Позволишь кому-то чужому копаться в собственных воспоминаниях, интерпретировать поступки, говорить за тебя, орудовать руками, просто мыслить иначе, вразрез с выработанными именно тобой убеждениями?!
Неумолимо сыплется песок вниз, переполняет нижний элемент фигурных часов. Последние крупицы наверху… Время… время… время… твоё время истечёт до последнего вздоха тела. Не бойся физического конца. Бойся перемены! В себе перемены. Именно она твоя первая и последняя настоящая смерть.
ПЯТНИЦА, ТРИНАДЦАТОЕ *
Была пятница, тринадцатое число, холод страшный, темно, потому что уже наступил вечер, и небо, затянутое тучами, давило своей свинцовой тяжестью на сознание. Я не смотрел вверх. Но луна выскользнула из мрака. Она казалась огромной, цвета крови. Багровые облака. Окрашенный мятно-розовым свет. Просто на сердце стало жутко, и крупная беспричинная дрожь овладела телом.
Мимо проходило несколько мужчин. Их лица белые. Глаза красные. Странно… я не слышал о моде на линзы такого цвета в нашем городе, и, я думаю, по профессии многие из этих людей работали в мясных лавках, не иначе. Неопрятные, с всклокоченными волосами… а на куртках кирпично-бурые, словно ржавые, многочисленные пятна. Меня очень удивило их облачение: на униформу не похоже вроде бы… Наплевательское отношение к одежде отметил сразу.
Но… С ними показалось намного спокойней. Я не люблю призраков. Боюсь… Не видел, конечно, однако верю, что они существуют, потому боюсь… И эта ночь. Напряжённая атмосфера, разлитая в воздухе приторно-сладким привкусом…
Карнавал! Удивился. А я и не знал, представляете? Народ веселился: одни убегали, другие как будто «нападали на первых, испуганных и беспомощных, и убивали со страшным изощрением». На самом деле я чувствовал странную реалистичность этих спектаклей, красоту правды. Для меня откровением снизошло то, что мясники показали себя с самой хорошей стороны. «Настоящие лицедеи», — решил я. Да и жертвы вели себя на редкость убедительно и натурально. Восхищение этими простыми людьми, участвующими в праздных гуляниях, приятным чувством переполнило моё сердце. Не из-за денег, но чистого искусства ради, свершались эти чудные ритуалы во всех мельчайших деталях на радость немногочисленной публики. Даже удивительно! Кого же берут в наше время в актёры, раз обыкновенные прохожие играют намного лучше?! Всё по блату, другого мнения у меня нет, и объяснения халтурной работы комментаторов на телевидении тоже.
Мясники, их больше всего пришло на развлекательное мероприятие на улицы города, вели себя шумно, но молчали и только хрипели.
Страница
1 из 8
1 из 8
