Инвольтация Европы

Тем временем ведунья начала ворожбу: повязала русые волосы льняной лентой, омыла руки в купели, стоящей в восточном углу, приказала загореться настольной лампаде, подожгла два пучка сухой травы, бросила в огонь особые порошки, зашептала заклинания. Взгляд Живы стал отрешённым. Вокруг рук образовалось голубое свечение. Она дотронулась ладонями до лба Константина…

— Прости, Костя. Разрушения необратимы, — призналась наконец ворожея. — Я подкреплю твои силы, но продлить жизнь не смогу, прости.

— Я и не надеялся, спасибо, — Константин действительно почувствовал себя лучше.

Жива села напротив хранителя и спросила:

— Как ты поступишь с Копьём?

— Тварь, сразу о Копье забеспокоилась… — выговорил копейщик. — Не ты ли зазомбировала меня? Это было бы в твоём духе: убить и дать полутрупу возможность выбора. Вспомни Мадагаскар…

Константин, оставаясь спокойным, нарочно подобрал обидные слова, чтобы вывести Живу из себя.

— Не мели ерунды! Там я имела дело с врагом! Мы не враги, дурак! Да, тот, кто совершил над тобой обряд, знает, что приказать тебе отдать Копьё — глупость. Но это не я. Как ты вообще смеешь подозревать меня или Аневрина в таком вероломстве? Почему мы?

— А я подозреваю Аневрина?

— Не издевайся! Если ты обвиняешь меня, то наверняка решил, что я помогаю мужу.

— Докажи обратное. Я не отдам Копьё ни тебе, ни ему, пока не уверюсь в вашей честности. Иначе Копьё достанется Лу.

— Этой африканской полукровке?! — взорвалась Жива. — Ты спятил? Она явный кандидат в шпионы-отравители!

— М-м-м… «Вятские — девчата хватские». — Константину было жаль, что его ирония не отражается на лице, а как тяжело было ворочать языком! — Не ты ли начинала своё обучение у азиатов? Кто триста лет назад попал к индусам? Может, пришло время отдать плату за уроки?

— Вздор! Ты не хуже меня представляешь, как много Восток отдал бы, чтобы посчитаться с убийцей Аль-Хазреда. И не только.

— Хазред был уже слаб, не преувеличивай свои заслуги. Его смерть ничего не решала. А в символы прагматики не инвестируют. Нам не присущ средневековый сентиментализм. Не уходи от ответа: докажи свою невиновность.

— Каким образом? Ты ничего не помнишь… Следов ворожбы на мне нет, так ведь они легко стираются… Если я скажу, что была с мужем, то ты обвинишь нас в сговоре… Ты либо поверишь мне, либо нет. Клянусь, я непричастна. Я бы не смогла.

Глаза Живы заблестели.

— Аневрин слишком стар, ему осталось от силы лет десять… Зря ты меня отверг, Костя. Будь я рядом…

Колдунья замолчала.

Константин вспомнил несколько ночей, проведённых с Живой. Странное и страшное время: Лу лежала в летаргическом сне, её две сущности ещё не «срослись». Аневрин гостил у американских магов (соперничество не исключает сотрудничества). Жива помогала копейщику ворожить. Константин сомневался и в своём праве на такое спасение любимой, и в успехе лечения (бывали случаи, что зверь получал полный контроль над телом и духом, или пациент вовсе не просыпался).

Когда хранитель и Жива разделили постель, он не испытывал особых угрызений совести, мораль — штука гибкая, тем более в среде затворников-магов. Он не боялся гнева Аневрина («возвращается маг из командировки»…). Если бы Жива объявила себя спутницей копейщика, Аневрин вряд ли расстроился бы, он считал себя выше земных треугольных проблем. Просто Константин ждал возвращения Лу. Возвращения оттуда.

— Ладно, Жива, кто старое помянет… — копейщик мысленно усмехнулся. — Завтра я умру, поздно нам жениться.

«Да, она сильная колдунья, — подумал Константин, — зарядила меня под завязку, аж на шутки пробивает».

Женщина спрятала лицо в ладони. Полоз, по обыкновению, висящий на древе, проращенном прямо из пола комнаты, чуть пошевелился («Кто обижает хозяйку?») и снова впал в дрёму.

— Выпьешь сомы? — спросила колдунья, не открывая лица. — Она придаст бодрости и обострит ум. Правда, ты, скорее всего, на полчаса отключишься.

Константин согласился.

Жива взяла из шкафа флакон матового стекла, сорвала печать и протянула копейщику.

— До дна.

Сразу после попадания древнеиндусского зелья в желудок там разлилось приятное тепло, быстро заполнившее тело Константина. Радостный вихрь подхватил хранителя и перенёс его в счастливое спокойствие.

Константин рухнул на пол.

Эти горы помнят всё. Они помнят даже то, чего ещё не произошло. За ними — адская пустыня, иссушающая днём и заковывающая в лёд ночью. Эти горы — место Откровения. Место, где раз в тысячелетие могут встретиться висельник и праведник, небожитель и безбожник, Ангел этой земли и его вечный Соперник.

Восходя выше и выше, мы приобщаемся к небесам, забывая косное, наполняясь духом. Горы хранят понимающее молчание.