Тень

«Столько же, сколько и мне. И… Елене. Ей тоже было бы сейчас сорок пять».

Женщина повернулась к Григорию и загадочно улыбнулась.

«Боже! Улыбка Елены! Моей Елены!»

— Так что же Вы там увидели?

— Вы о чём?

— Кто-то Вас оставил? Там, на остановке. Небось, жена? Бросьте. Не стоит из-за этого сходить с ума. Я выхожу здесь.

— И я тоже.

Они вышли вместе.

— Я живу на Московском.

— А…

— В доме N 202.

— Странно, и я живу в этом же доме. Но Вас я впервые вижу. А в какой квартире…

— Всё, до свидания. — Женщина поспешила прочь.

— А как вас зовут?

— Елена. Зовите меня просто Ленчик!

Григорий вмиг протрезвел и похолодел. Всё внутри словно инеем покрылось. О таком совпадении он мог только мечтать. Елена. Ленчик. Именно так он называл свою жену! Он решил следить за незнакомкой. Но во дворе своего дома он её потерял из виду. Она словно сквозь землю провалилась! «Ничего, я её найду! И кем бы ни был её муж, отобью! Если есть дети, стану их любящим отцом. Хотя вряд ли у неё есть муж. Замужние женщины в автобусах так себя не ведут». Размышляя около своей парадной, Григорий заметил, что… его тени нет! Светило солнце, но его тени, тени его фигуры не было! «Надо знать свою дозу! Сегодня я, видимо, перебрал. Ромео был прав». Григорий поспешил домой.

Приходя домой, он, как правило, заглядывал в комнату жены. Иногда подолгу находился там, разговаривая с её фотопортретом, висящим на стене. Но на этот раз ему что-то не хотелось идти туда. Он скинул плащ, прошёл в свою комнату, уселся за письменный стол, заваленный бумагами. Это были пробные или неудавшиеся страницы его произведений, банковские чеки, письма в никуда и ниоткуда, страницы ежедневника. Он откопал страницу одного из своих произведений:

«Смерть — это тень, твоя тень. Она бредёт за тобой или перед тобой. Она и ночью с тобой, только ты её не видишь. Нет, это не просто оптическое явление. Это осмысленное отражение тебя. Это ты. Но второй ты — это смерть»…

В комнате жены что-то брякнуло. Григорий вздрогнул. Впервые за всю жизнь ему стало как-то не по себе. Он никогда не считал себя смелым и отважным, он никогда не придавал различным звуковым и оптическим явлениям особого значения, считая всё это естественным. Но часто ему казалось, что лишь в окружении людей он — герой. Когда он оставался наедине с женой, а после её умопомрачения и последующей смерти в дурдоме — наедине с самим собой, многое могло вызвать в нём нелепый страх. Да, он до смерти боялся жены. Она всегда говорила, что в одной из первых жизней он был её рабом, которого она приказала кастрировать. И если ему снились соответствующие сны, где его либо вздёргивали на дыбе, либо бичевали, либо, что ещё хуже, подвергали оскоплению, и всё это по приказу госпожи — его супруги, то он всё равно боялся этих снов лишь тогда, когда они снились. Наутро он мог лишь посмеяться над ними. А когда он делился своими снами с Еленой, та только злобно ухмылялась и приговаривала: «Это, дорогой мой, не сон. Это явь». До ухмылялась, ведьма, что попала в дурдом!

В комнате жены снова что-то брякнуло. Преодолевая страх, Григорий подошёл к двери комнаты супруги и прислушался. Тишина. Он приоткрыл дверь. Но вот он распахнул её. Как он и ожидал, никого в комнате не было. Стол, на котором стоит торшер, кровать… Шкаф! О, Боже! Шкаф был открыт. Григорий помнил, что никогда не открывал его. Он быстрыми шагами подошёл к шкафу, сел на корточки и стал копаться там. Колени его дрожали, руки тоже. И вот дрожащими руками он перебирал причиндалы своей любимой жёнушки. Господи, чего там только не было! Плети, цепи, кандалы, наручники, специальные зажимы для причинения боли отдельным органам, свечи… Всё для садомазохистских развлечений. «Надо бы всё это выкинуть! И где она только это доставала?! Ума не приложу!» Григорий встал, закрыл шкаф и, почувствовав на себе чей-то тяжёлый взгляд, резко обернулся. С фотопортрета, висевшего над кроватью, ему улыбалась Елена. На фотопортрете ей тридцать лет. Улыбка точь-в-точь такая же, какая была на лице у таинственной незнакомки в автобусе. Григорий отвёл взгляд и вышел из комнаты.

Он включил свет в прихожей, но тени своей опять не увидел. Он быстро выключил свет, накинул плащ и вышел на улицу. Он поехал в свой родной бар «Самогонщики». Бармен по кличке Ромео протирал пивные бокалы, дуя в них и рассматривая их на свету.

— Никогда такого не было, чтобы господин философ заходил два раза на дню, — сказал бармен, не отрываясь от своего занятия.

— Сегодня такой день. — Григорий сел за тот же столик, за которым сегодня уже сидел.

Народу в баре стало больше. Григорий оглядел всех и крикнул бармену:

— Ромео, два «Клинских» в долг.

— В долг так в долг.

Через некоторое время бармен подсел к Григорию с двумя кружками пенистого пива.