Дом тысячи дверей

Она почти плакала от невыносимого страха, который терзал ее изнутри всё это время, но успокаивающий голос, раздававшийся из ниоткуда, вселял в нее уверенность. Он ласково просил ничего не бояться и обещал помочь, обещал защитить и направить ее верным путем. Девушка не могла сказать, несли ли нашептываемые слова какое-либо особое утешение. Казалось, они просто оберегают ее от грядущего кошмара, как укол анестетика — от следующей за ним боли.

Айрис огляделась по сторонам, осматривая давно избегаемую улицу с ее заурядными двухэтажными жилыми домами. Неприятные воспоминания пропитали каждую деталь видимого пейзажа. Тучи болезненно-серого цвета затянули всё небо: шел холодный дождь, его капли казались грязными и липкими. Все дома выглядели унылыми и враждебными. Девушка никогда не любила живущих в них людей, своих бывших соседей. Их монотонная, невзрачная жизнь протекала отдельно от жизни Айрис. С ней никто никогда не дружил — ни соседские дети, ни одноклассники в школе, ни ребята в колледже. Все дразнили ее за то, что она замкнулась в себе и дичилась окружающих.

В домах, словно их жители сговорились, не горел свет. Казавшиеся блеклыми и нематериальными в тусклых лучах солнца, эти старые здания будто уставились на Айрис и бессмысленно ждали, когда же она обратит внимание на свой дом. Девушка повернула голову и действительно посмотрела на него.

Темные глазницы окон безразлично взирали на дрожащую от дождя Айрис. Дом выбивался из общей картины, был чужеродным даже среди удручающих соседских жилищ. Он возвышался над ней угрюмой скалой, подавляющей не столько своими размерами, сколько отбрасываемой тенью.

Вряд ли бы нашлось желание назвать его по-настоящему родным. Да, здесь ее растили, кормили, мыли и одевали. Но здесь же пережиты самые ужасные годы жизни, зловещим эхом отдающиеся в ночных кошмарах. Айрис ненавидела это место. В самых затаенных уголках души, где хранятся мечты, она представляла, как дом горит. Будучи подростком, она фантазировала, как пламя жадно обнимает стены и крышу, облизывает здание со всех сторон и ничего после себя не оставляет. Стекла лопались от жара и сыпались на землю сотнями осколков. Дым валил из окон так, будто из всех его червоточин лезли жуткие духи, шипя и уносясь ввысь. А Айрис… Айрис видела себя стоящей возле объятого пламенем дома, который всегда был для нее адом. Видела себя улыбающейся, наблюдая его гибель.

Но всё это теперь осталось лишь далекой и страшной грезой. Девушка стояла перед своей бывшей обителью словно бы один на один с ней. На улице тем временем отсутствовала всякая жизнь: ни одна живая душа не появлялась в поле зрения. Дети не играли, машины не сновали туда-сюда, соседи не ругались между собой. Всё это не предвещало ничего хорошего.

Капли дождя сыпались на землю будто стрелы. Они впивались в тело и стекали ледяными ручейками, пропитывая одежду. Голос всё настойчивее требовал от нее действий.

Он требовал войти в дом, отринув всякий страх.

Айрис колебалась, но отступить не могла. Так или иначе, ей необходимо столкнуться со своими страхами, вступить с ними в бой и перебороть. Иначе вся затея превращалась в пустую трату времени и, что важнее, моральных сил.

Айрис медленно, с опаской, напрягаясь всё сильнее с каждым шагом, подходила к входной двери. Предчувствие подсказывало — самое страшное начнется, когда она войдет внутрь. Где-то вдалеке слабо сверкнула молния и спустя шесть или семь секунд раздался едва различимый раскат грома.

Назад пути не было.

Айрис обхватила холодную дверную ручку и не спеша повернула ее.

Я смотрел на нее с сочувствием, к которому примешивалась усталость. Безусловно, она находилась в числе самых моих трудных пациентов. Лечение продолжалось в течение двух месяцев, но мы так и не достигли никакого прогресса. Это немало огорчало меня и дело тут не в том, что я чувствовал себя уязвленным с профессиональной точки зрения. Я видел ее страдания и любым способом хотел помочь. Но известная мудрость гласит: только сам человек в силах помочь себе, если очень того захочет. И сейчас моя самая главная задача состояла в том, чтобы посеять внутри хрупкой девушки семена надежды и дать им взрасти. Работа психоаналитика — это всегда такая ходьба по канату над бездонной пропастью. Увы, в случае неудачи, упаду не я, а Айрис. Давать надежду — очень опасное предприятие.

Она сидела передо мной в кресле, прижав ноги к себе, опустив подбородок на колени и обхватив их белыми ручками. Прямые черные волосы падали по бокам ее кругленького личика. Два больших раскосых глаза упрямо смотрели в одну точку — вниз. Тонкие черные брови застыли в недоуменно вопросительном изгибе. Маленьких пухлых губ я не видел — они скрывались за коленями. Простая дешевая одежда не особо подходила Айрис по размеру. Сказывалось то, что девушка, насколько я знал, находилась на содержании у дальних родственников — единственной возможной для нее семьи.