Логово

Оскалившись, я на цыпочках прошел между ледяными и скользкими плитками, которые чувствовал даже сквозь одежду. Едва не закричав от радости, я выбрался оттуда и, упав на колени, почувствовал, как кровь новым потоком выливалась из меня, холодя ногу. Подняв голову, я разглядел, что нахожусь в одном из кабинетов, что заходил раньше. Нашарив руками каталку, нашел на ней несколько рулонов бинтов и трясущимися от радости руками, разорвав бинты, повязал их вокруг ноги и руки. Слыша далекое эхо смеха, я понял, что это были две части здания больницы, и Джефф находился сейчас на второй её половине. Не теряя времени, я вышел из комнаты, пытаясь вспомнить, как долго я бегаю среди этих рухлядей. Но найти даже приблизительного значения я не мог, счет времени потерялся совершенно. Неяркий свет освещал конец коридора, я не помнил, чтобы эта лампа горела там, но, отбросив плохую мысль, пошел вперед.

— Раз, два, три! Милый мой, родной братик! Три, четыре, пять! Я иду искать! — донесся до меня сладко-приторный голос Джеффа.

Холод побежал по спине, разбегаясь мурашками к лопаткам и плечам. Язык от страха прижался к небу, зубы стиснулись до скрипа, ладони сжались. Я чувствовал, что сейчас я проиграю и даже не смогу оправдаться за все, чего не делал. Попытка закрыть глаза и вспомнить теплые счастливые вечера без этой зверской улыбки провалилась с треском, я не смог ничего воскресить в памяти, словно все стерли и заменили давно ушедшими мечтами. Мечтами с того времени, когда мы были маленькими мальчиками, верящими в чудо и светлое будущее. Тогда всё казалось проще и легче воспринимались любые неудачи, думалось, что всё разрешится само собой, плохие дни закончатся, и снова засветит солнце. Но, стоя в темноте коридора, я понимал, что тот заоблачный мир давно исчез и больше не вернется никогда. Лампочка разбилась, погрузив коридор во тьму. Я не дрогнул, я ждал его, брата.

— Ну, здравствуй, здравствуй, милый брат, — услышал я издевающийся шепот, горячащий мое ухо. — Отчего же ты не бежишь от меня? Или знаешь, что все бесполезно? — потирая ладони, он засмеялся, тихо, гнусаво. — Смотри, ты на глазах становишься умнее, — едкий укол сопровождался быстрым облизыванием губ, словно он хотел съесть меня.

Он обошел меня, прямо глядя своими прижженными глазами, продолжая вертеть в руках нож, злобно поблескивающий в темноте. Джефф резким движением схватил мою руку и, наклонив голову, заботливо проговорил:

— Ну, как же ты так неосторожно? — едва теплые пальцы коснулись запекшейся раны. — Ты хотел закончить все быстро и легко? — ногти впились в больное место, я взвыл. Кровь теплым ручьем побежала по ладони. — Я сам все закончу, — шепнул он около моей щеки, и пальцы, словно влезали в рану, раздвигая ее края, приносили мне уйму боли, отчего я будто в бреду присел на пол, но рука так и осталась в его ладони.

Я чувствовал, как пульсирует вена, как из нее выливалась кровь, с толчками, пытаясь вырваться. Брюки намокли от жидкости, хлещущей на меня и на стену. Хихикнув, убийца освободил мое запястье и отбросил руку, словно ненавистную вещь.

— Ты жалок, — сказал он расстроенно. — Я не думал, что ты такой слабый. Лью, ты перестал быть тем, кого я уважал всю жизнь, в кого я верил, — говорил он серьезно, без улыбки. Даже разрезы перестали улыбаться, он принял серьезный вид, несколько строгий. — Мой брат никогда не был таким. Он всегда боролся до конца, всегда стоял на своем. А ты не мой брат, ты жалкое его подобие! — выкрикнул он от злости и ударил ногой по лицу.

Я опешил. Джефф никогда не бил меня, даже балуясь мы не дрались, никто из нас не поднимал руки ни на кого. Сидя, повернутый к двери, я прижимал холодную руку с судорожными пальцами к ушибленному месту. Собравшись с последними силами, я, опираясь о стену ноющим запястьем, поднялся и, пытаясь разглядеть убийцу сквозь мокрые пряди волос, дышал словно после кросса. Я знал, что он стоит напротив меня, но действовать не собирается, потому как ему важна моя реакция. Зарычав, будто то странное чудовище, я оттолкнулся от стены и кинулся на него. Джефф не отходил, лишь разрезы снова раздвинулись, показывая широкую улыбку.

— Это ты тряпка, понял? — взвизгнул я, хватая его за грудки. — Это ты во всем виноват! Ты начал все это безумие, от которого погибли наши родители! — я приподнял его над землей и потащил вперед, прислонив к стене. — Ты, чертов придурок, возомнивший себя богом, если бы не ты, они были бы сейчас живы! И все было бы по-другому, — услышал я свой охрипший голос и почувствовал жар от катящейся слезы.

— Если бы не я, тысячи тех мерзких ублюдков жили бы сейчас и плодили бы такое же мерзкое потомство, — сказал он спокойно, но улыбка все еще не сползала с лица. — Если бы не я, тебя бы сейчас здесь не было, и ты бы продолжал жить в своем сказочном раю, как все те миллионы людей, не знающие меня. Но я есть, и они боятся меня, когда я приду к ним и скажу заветные слова, что предвещают смерть.