12 января, понедельник. Тьма нависла над маленьким городком, прокралась в самые тесные улочки, просочилась в пустынные тупики, разливаясь по безлюдным заснеженным дворам черной рекой…
Добавить в моё избранное
33 мин, 45 сек 2123
Холод, пронзительный и жестокий, крался по пятам, он давил на плечи, впивался тысячами иголок в кожу, терзал плоть. Глубокая до бесконечности тишина звенела в пустоте, казалось, что весь мир уснул навек, оставив вместо себя эту ночь, мороз, безмолвие.
Страх и боль терзали изболевшуюся душу, а ледяное дыхание ветра обжигало тело. Только один вопрос засел в его мозгу, разрастаясь до бесконечности: «Почему?»… Почему я, за что, как это могло случиться? Тусклый фонарь на столбе чуть качнулся, на мгновение выхватывая из мрака серую стену. Одиноко промелькнула снежинка, снег чуть скрипнул под его шагами. Ветер кружил в узком переулке, бросая в лицо пригоршни грязного снега. Но он привык и к нему. Со временем он ко всему привыкнет. Время… Теперь оно потеряло былую ценность, когда приходилось зубами впиваться в глотку смерти чтобы урвать еще один час, день жизни. Теперь все кончено. Битва выиграна, но какой ценой. Пожар, полыхающий где-то в груди, с лихвой компенсировал раздирающий холод улиц. Этот огонь словно душил, мешал дышать; он иссушал все внутренности, порождая лишь одно неистовое желание… Но нет, он больше ему не поддастся. Довольно уже и так совершено роковых ошибок.
Из-за рваных туч появилась полная луна, нагло-рыжая, словно крашеная проститутка. Он остановился. Перед глазами плыло, а голова гудела, как рой встревоженных пчел. Ветер дико взвыл, пронзая одиноко стоящую фигуру до костей. Боль не спеша разливалась по телу, медленно, словно издеваясь, захватывала каждую частичку. Торопиться ей было некуда. Но и он не шевелился. Он знал, что так и должно было быть. Невыносимой судорогой свело все внутренности. Сердце сорвалось с привычного ритма и встрепенулось в диком танце. Он ждал. Вскоре и это прошло, а пустота осталась. Опять эти симптомы полнейшего истощения… Как давно он не ел? Но при одной только мысли о еде его едва не вывернуло наизнанку. Отвратительно. Неужели это всё — он?
Вновь набежавшие тучи затянули небо свинцовым панцирем. Пошел снег: мелкий, колючий, как осколки зеркал, которые он ненавидел… Необъяснимый ужас на мгновение впился в сердце ядовитым шипом, но почти сразу же отступил. Бояться-то теперь нечего. И снова серая пустота… Душа не хотела, да и, наверное, не могла ничего чувствовать. И так слишком много было боли, слишком много страданий и страха выпало на его долю.
Убогие обшарпанные дома, казалось промерзшие насквозь, остались позади. А впереди простиралась серая пустоша. Ветер кружил столбы снега, бил в лицо, свистел в ушах. Он шел, чуть покачиваясь, как пьяный. Только бы дойти… Сознание временами мутилось. Голод… кажется, только он один на всей земле знает, что это такое.
Мелкая снежная пыль забивала глаза, вползала в рукава и за воротник куртки, щипая кожу и отбирая последние крохи сил. С каждым шагом идти становилось всё мучительнее. Слабеющие ноги вязли в глубоком снегу, траурным саваном укрывшем землю. Он сделал еще несколько шагов и в изнеможении уткнулся лицом в высокую чугунную ограду, негнущимися пальцами вцепился в массивные литые створки ворот и на мгновение замер. Силы покидали с каждой секундой, словно улетучиваясь через невидимые раны. Но он знал, куда идет. Пора… Пора узнать правду.
Старое кладбище терпеливо ждало, застыв в немом укоре. Мраморные памятники, чуть покореженные, скорбными стражами возвышались там и тут, пробиваясь из под тяжелой пелены слежавшегося снега. Луна, к этому времени уже высоко поднявшаяся, проглядывала сквозь тучи. Мрачные блики жидкого света скользили по надгробиям, придавая им странную, жуткую нереальность. Казалось, все просвечивает насквозь, чуть шевелится и может исчезнуть при очередном крепком порыве ветра и он останется один, посреди бесконечной, ледяной пустыни. Собрав остатки силы воли, он побрел дальше. Последнее усилие и все кончится. Шел он правильно, хотя пути не знал и был здесь впервые. Вот и финал. Он остановился у свежей могилы. Это было заметно по следам, еще не совсем заметённым снегом, новым венкам и цветам, всё еще выглядевшим почти как живые… С заснеженного памятника на него смотрела фотография — новенькая, в черной лакированной рамочке, не выгоревшая еще под колючими лучами зимнего солнца. Она заставила его содрогнуться всем телом. Этого не может быть! Не в силах больше держаться, он упал на колени, принялся разгребать снег голыми руками. Нет, он все еще не верил. Не хотел верить. Лишь наткнувшись на жесткую мраморную плиту, тяжелую, как черная безысходность понял, на что обречен.
… дикий, нечеловеческий крик разорвал тишину ночи. Казалось, даже звезды в небе от него содрогнулись. Этот крик, полный боли и отчаяния — горький реквием по ушедшей жизни. Своей жизни… И где то далеко, в черной дали, подхватывая его, одиноко завыла собака…
Год 2005.
27 мая, пятница.
— Ева, это тебя спрашивают, — в комнату зашла бабушка с телефонной трубкой в руке, — кажется, Катя звонит.
Страх и боль терзали изболевшуюся душу, а ледяное дыхание ветра обжигало тело. Только один вопрос засел в его мозгу, разрастаясь до бесконечности: «Почему?»… Почему я, за что, как это могло случиться? Тусклый фонарь на столбе чуть качнулся, на мгновение выхватывая из мрака серую стену. Одиноко промелькнула снежинка, снег чуть скрипнул под его шагами. Ветер кружил в узком переулке, бросая в лицо пригоршни грязного снега. Но он привык и к нему. Со временем он ко всему привыкнет. Время… Теперь оно потеряло былую ценность, когда приходилось зубами впиваться в глотку смерти чтобы урвать еще один час, день жизни. Теперь все кончено. Битва выиграна, но какой ценой. Пожар, полыхающий где-то в груди, с лихвой компенсировал раздирающий холод улиц. Этот огонь словно душил, мешал дышать; он иссушал все внутренности, порождая лишь одно неистовое желание… Но нет, он больше ему не поддастся. Довольно уже и так совершено роковых ошибок.
Из-за рваных туч появилась полная луна, нагло-рыжая, словно крашеная проститутка. Он остановился. Перед глазами плыло, а голова гудела, как рой встревоженных пчел. Ветер дико взвыл, пронзая одиноко стоящую фигуру до костей. Боль не спеша разливалась по телу, медленно, словно издеваясь, захватывала каждую частичку. Торопиться ей было некуда. Но и он не шевелился. Он знал, что так и должно было быть. Невыносимой судорогой свело все внутренности. Сердце сорвалось с привычного ритма и встрепенулось в диком танце. Он ждал. Вскоре и это прошло, а пустота осталась. Опять эти симптомы полнейшего истощения… Как давно он не ел? Но при одной только мысли о еде его едва не вывернуло наизнанку. Отвратительно. Неужели это всё — он?
Вновь набежавшие тучи затянули небо свинцовым панцирем. Пошел снег: мелкий, колючий, как осколки зеркал, которые он ненавидел… Необъяснимый ужас на мгновение впился в сердце ядовитым шипом, но почти сразу же отступил. Бояться-то теперь нечего. И снова серая пустота… Душа не хотела, да и, наверное, не могла ничего чувствовать. И так слишком много было боли, слишком много страданий и страха выпало на его долю.
Убогие обшарпанные дома, казалось промерзшие насквозь, остались позади. А впереди простиралась серая пустоша. Ветер кружил столбы снега, бил в лицо, свистел в ушах. Он шел, чуть покачиваясь, как пьяный. Только бы дойти… Сознание временами мутилось. Голод… кажется, только он один на всей земле знает, что это такое.
Мелкая снежная пыль забивала глаза, вползала в рукава и за воротник куртки, щипая кожу и отбирая последние крохи сил. С каждым шагом идти становилось всё мучительнее. Слабеющие ноги вязли в глубоком снегу, траурным саваном укрывшем землю. Он сделал еще несколько шагов и в изнеможении уткнулся лицом в высокую чугунную ограду, негнущимися пальцами вцепился в массивные литые створки ворот и на мгновение замер. Силы покидали с каждой секундой, словно улетучиваясь через невидимые раны. Но он знал, куда идет. Пора… Пора узнать правду.
Старое кладбище терпеливо ждало, застыв в немом укоре. Мраморные памятники, чуть покореженные, скорбными стражами возвышались там и тут, пробиваясь из под тяжелой пелены слежавшегося снега. Луна, к этому времени уже высоко поднявшаяся, проглядывала сквозь тучи. Мрачные блики жидкого света скользили по надгробиям, придавая им странную, жуткую нереальность. Казалось, все просвечивает насквозь, чуть шевелится и может исчезнуть при очередном крепком порыве ветра и он останется один, посреди бесконечной, ледяной пустыни. Собрав остатки силы воли, он побрел дальше. Последнее усилие и все кончится. Шел он правильно, хотя пути не знал и был здесь впервые. Вот и финал. Он остановился у свежей могилы. Это было заметно по следам, еще не совсем заметённым снегом, новым венкам и цветам, всё еще выглядевшим почти как живые… С заснеженного памятника на него смотрела фотография — новенькая, в черной лакированной рамочке, не выгоревшая еще под колючими лучами зимнего солнца. Она заставила его содрогнуться всем телом. Этого не может быть! Не в силах больше держаться, он упал на колени, принялся разгребать снег голыми руками. Нет, он все еще не верил. Не хотел верить. Лишь наткнувшись на жесткую мраморную плиту, тяжелую, как черная безысходность понял, на что обречен.
… дикий, нечеловеческий крик разорвал тишину ночи. Казалось, даже звезды в небе от него содрогнулись. Этот крик, полный боли и отчаяния — горький реквием по ушедшей жизни. Своей жизни… И где то далеко, в черной дали, подхватывая его, одиноко завыла собака…
Год 2005.
27 мая, пятница.
— Ева, это тебя спрашивают, — в комнату зашла бабушка с телефонной трубкой в руке, — кажется, Катя звонит.
Страница
1 из 10
1 из 10
