Добавить в моё избранное
34 мин, 29 сек 3854
Повернулся к мертвецу, глупо ухмыльнулся и вонзил нож в уцелевший глаз.
Потом вдруг выглянуло солнце. Но свет его был неживым.
Мертвая рука, уже слегка размякшая в тепле, взметнулась вверх, вцепилась в одежду, рывком сдернула санитара с сиденья.
Санитар взвыл почти беззвучно — голос пропал, — и в ужасе уставился в потолок. Его ухо было крепко прижато к груди мертвеца. В этой холодной, вдавленной, изуродованной груди что-то билось. Это не могло быть сердцем. Не могло!
Санитар закричал. Но крика никто не услышал.
Машина как раз переезжала рельсы, ведущие к товарной станции.
В быстро надвигающихся сумерках никто не видел, как на ходу приоткрылась задняя дверь труповозки и две темные фигуры безжизненно свалились в снег. Машина остановилась по ту сторону переезда. И тотчас же просигналила лампочка шлагбаума, товарняк выскочил из-за пристанционных строений и со свистом отрезал дорогу назад. Водитель и другой санитар выскочили из машины, беспомощно оглядываясь и разводя руками.
Товарняк был длинным, бесконечно длинным. В грохоте колес потонули последние вопли.
Когда поезд прошел, на рельсах остался лежать рассеченный надвое труп. Рука еще сжимала красивую наборную рукоять ножа, в открытой дымящейся грудной клетке билась и клокотала черная кровь.
… Андрей очнулся, когда раздались выстрелы. Не глядя по сторонам, даже не поднимая головы, он молча пополз вдоль металлической стены павильона. Он полз, преодолевая страшную слабость и тошноту, подступавшую к горлу. Боли уже не было, боль прошла, но слабость наплывала, как тьма, грозя вот-вот поглотить его без остатка. Он знал, что позади — там, где бегают, суетятся и стреляют, — там Смерть. И нужно во что бы то ни стало уйти, спрятаться, укрыться.
Он заполз в узкую щель между задней стеной павильона и оградой. Он разворошил картонные ящики, целлофановые обертки и прочий мусор и заполз под него. Он подтянул ноги к животу и затих. Теперь можно было немного отдохнуть. И тут же свет померк перед глазами и тьма снова поглотила его.
Андрей снова очнулся, когда уже стемнело. Вокруг было тихо и он с трудом понял, что с ним произошло. Он медленно выполз из-под мусора, встал на ноги. Держась за стену, двинулся к выходу с территории рынка. Какие-то темные фигуры торчали у выхода. Андрея окликнули — он не отозвался. Старый опустившийся алкаш схватил его за ногу, когда Андрей проходил мимо.
— Купи утюг! — прохрипел он. Утюг он прижимал к груди, сидя на корточках у ограждения.
Андрей с трудом вырвал ногу, двинулся дальше. Он проковылял мимо двух бродячих собак, что-то грызших в снегу. Вышел на освещенный проспект. Влез в первый попавшийся троллейбус. Народу было, как назло, много, и Андрей с трудом примостился у заднего окна, вцепившись в поручень, чтобы не упасть. От тряски его снова затошнило, и после очередного ухаба вырвало. Стоявшие рядом пассажиры отшатнулись. Андрей не видел никого, не слышал возмущенных голосов, вообще ничего — в боку проснулась боль, он едва удержался, чтобы не застонать. Стиснув зубы, смотрел себе под ноги, на потеки рвоты, оставшиеся на куртке.
Он приехал домой, отпер двери своим ключом. Отчим, как обычно, был в стельку пьян: распустив губы, расставив ноги, спал перед телевизором в старом кресле. Телевизор орал во всю мощь. Андрей прошел к розетке и выдернул шнур. И сейчас же услышал бормотание матери. «Не подохла еще, старая сволочь»…, — привычно подумал он. На кухне в тайничке за холодильником нашел полбутылки водки, спрятанные отчимом, налил в стакан, выпил. Запил водой из-под крана. И только тогда сбросил куртку, сел.
Мать мычала — звала его. Потерпит.
Выпил еще. Оставшуюся водку вылил в стакан, понес матери. Она лежала лицом вверх, лицо было наполовину неподвижным, мертвым, как маска. Зато другая половина лица выражала всю гамму чувств, какую только могла выразить старая больная женщина, допившаяся до паралича.
— Ы-ы! — радостно промычала она, заметив стакан в руке Андрея. — М-м-м… Ы! Ы, ы!
— Да сейчас, подожди ты…
Андрей приподнял ей голову, краем стакана раздвинул неподвижные губы, вылил водку в рот.
— Ых! Ых! — простонала мать. Глаза ее заблестели, тело расслабилось.
— «Ых»! — передразнил Андрей. — Меня вот чуть не убили сегодня. А тебе — хоть бы хрен. Только и знаешь, что «ыхать».
— Ы? Ы? — мыкнула она.
— Да не знаю, кто. Дед Пихто…
Он вздохнул.
— Ладно, пойду спать. В глазах темно… Разбудишь — убью!
Он упал в кровать, не раздеваясь. Надо было бы поухаживать за старухой, сменить пеленку, поставить воды в изголовье, может быть, покормить, — но у него не было сил. Завтра, все завтра. Да и этот старый хрен на что? Проспится — поможет ей…
Он не уснул — провалился. И в том мире, в который он попал, он был жив и здоров, а потом Супер схватил пилу и стал выпиливать ему бок.
Потом вдруг выглянуло солнце. Но свет его был неживым.
Мертвая рука, уже слегка размякшая в тепле, взметнулась вверх, вцепилась в одежду, рывком сдернула санитара с сиденья.
Санитар взвыл почти беззвучно — голос пропал, — и в ужасе уставился в потолок. Его ухо было крепко прижато к груди мертвеца. В этой холодной, вдавленной, изуродованной груди что-то билось. Это не могло быть сердцем. Не могло!
Санитар закричал. Но крика никто не услышал.
Машина как раз переезжала рельсы, ведущие к товарной станции.
В быстро надвигающихся сумерках никто не видел, как на ходу приоткрылась задняя дверь труповозки и две темные фигуры безжизненно свалились в снег. Машина остановилась по ту сторону переезда. И тотчас же просигналила лампочка шлагбаума, товарняк выскочил из-за пристанционных строений и со свистом отрезал дорогу назад. Водитель и другой санитар выскочили из машины, беспомощно оглядываясь и разводя руками.
Товарняк был длинным, бесконечно длинным. В грохоте колес потонули последние вопли.
Когда поезд прошел, на рельсах остался лежать рассеченный надвое труп. Рука еще сжимала красивую наборную рукоять ножа, в открытой дымящейся грудной клетке билась и клокотала черная кровь.
… Андрей очнулся, когда раздались выстрелы. Не глядя по сторонам, даже не поднимая головы, он молча пополз вдоль металлической стены павильона. Он полз, преодолевая страшную слабость и тошноту, подступавшую к горлу. Боли уже не было, боль прошла, но слабость наплывала, как тьма, грозя вот-вот поглотить его без остатка. Он знал, что позади — там, где бегают, суетятся и стреляют, — там Смерть. И нужно во что бы то ни стало уйти, спрятаться, укрыться.
Он заполз в узкую щель между задней стеной павильона и оградой. Он разворошил картонные ящики, целлофановые обертки и прочий мусор и заполз под него. Он подтянул ноги к животу и затих. Теперь можно было немного отдохнуть. И тут же свет померк перед глазами и тьма снова поглотила его.
Андрей снова очнулся, когда уже стемнело. Вокруг было тихо и он с трудом понял, что с ним произошло. Он медленно выполз из-под мусора, встал на ноги. Держась за стену, двинулся к выходу с территории рынка. Какие-то темные фигуры торчали у выхода. Андрея окликнули — он не отозвался. Старый опустившийся алкаш схватил его за ногу, когда Андрей проходил мимо.
— Купи утюг! — прохрипел он. Утюг он прижимал к груди, сидя на корточках у ограждения.
Андрей с трудом вырвал ногу, двинулся дальше. Он проковылял мимо двух бродячих собак, что-то грызших в снегу. Вышел на освещенный проспект. Влез в первый попавшийся троллейбус. Народу было, как назло, много, и Андрей с трудом примостился у заднего окна, вцепившись в поручень, чтобы не упасть. От тряски его снова затошнило, и после очередного ухаба вырвало. Стоявшие рядом пассажиры отшатнулись. Андрей не видел никого, не слышал возмущенных голосов, вообще ничего — в боку проснулась боль, он едва удержался, чтобы не застонать. Стиснув зубы, смотрел себе под ноги, на потеки рвоты, оставшиеся на куртке.
Он приехал домой, отпер двери своим ключом. Отчим, как обычно, был в стельку пьян: распустив губы, расставив ноги, спал перед телевизором в старом кресле. Телевизор орал во всю мощь. Андрей прошел к розетке и выдернул шнур. И сейчас же услышал бормотание матери. «Не подохла еще, старая сволочь»…, — привычно подумал он. На кухне в тайничке за холодильником нашел полбутылки водки, спрятанные отчимом, налил в стакан, выпил. Запил водой из-под крана. И только тогда сбросил куртку, сел.
Мать мычала — звала его. Потерпит.
Выпил еще. Оставшуюся водку вылил в стакан, понес матери. Она лежала лицом вверх, лицо было наполовину неподвижным, мертвым, как маска. Зато другая половина лица выражала всю гамму чувств, какую только могла выразить старая больная женщина, допившаяся до паралича.
— Ы-ы! — радостно промычала она, заметив стакан в руке Андрея. — М-м-м… Ы! Ы, ы!
— Да сейчас, подожди ты…
Андрей приподнял ей голову, краем стакана раздвинул неподвижные губы, вылил водку в рот.
— Ых! Ых! — простонала мать. Глаза ее заблестели, тело расслабилось.
— «Ых»! — передразнил Андрей. — Меня вот чуть не убили сегодня. А тебе — хоть бы хрен. Только и знаешь, что «ыхать».
— Ы? Ы? — мыкнула она.
— Да не знаю, кто. Дед Пихто…
Он вздохнул.
— Ладно, пойду спать. В глазах темно… Разбудишь — убью!
Он упал в кровать, не раздеваясь. Надо было бы поухаживать за старухой, сменить пеленку, поставить воды в изголовье, может быть, покормить, — но у него не было сил. Завтра, все завтра. Да и этот старый хрен на что? Проспится — поможет ей…
Он не уснул — провалился. И в том мире, в который он попал, он был жив и здоров, а потом Супер схватил пилу и стал выпиливать ему бок.
Страница
10 из 11
10 из 11
