Зимы в Ленинграде начала 90-х годов выдались малоснежные. То ли действительно парниковый эффект давал о себе знать, то ли ещё что. Бывали, конечно, и снегопады как встарь, но только снег, полежав дней пять-шесть, чернел, сморщивался и превращался в какой-то затвердевший пепел. А бывало, голые бесснежные улицы неделями насквозь продувались холодными ветрами, дующими словно бы со всех сторон сразу. Небо в такие дни всё светлое время суток почти не меняло свой цвет: бледно-розовое у горизонта, оно постепенно переходило в бледно-голубой и синий в зените.
Добавить в моё избранное
35 мин, 38 сек 14748
Вот в конце одной такой ледяной недели, около девяти вечера, Алёшка Пугачёв, восьмиклассник 14-ти лет отроду, вышел из своей парадной и задрал голову вверх. Редкие снежинки не спеша сыпались из беззвездной тьмы.
Алёшка неделю просидел дома почти безвылазно и бывал на улице два раза в сутки: утром по пути в школу и днём по пути из школы домой. Вечерами же ветер за окном свистел столь пронзительно и студёно, что от одной мысли выйти на улицу, по коже бежали мурашки.
Но вот в ночь с пятницы на субботу, когда Борей, наверно, умчался со своими демонами в выстуженные пустыни Финского залива, и температура к утру повысилась с минус 20 до минус восьми, из-под низкой серой платформы неба низверглись вниз бесчисленные легионы снежинок. Они не спеша, без метаний и завихрений, сыпали и сыпали, и казалось не будет им конца. Однако к вечеру небесный водопад снега обмелел до слабых ручейков. Тяжёлые, пузатые снеговые тучи ушли на запад и над ними оказалась высокая синь Урана. И заискрились под лучами уходящего солнца снеговые барханы. Но вскоре снег сменил алмазный блеск на опаловый, а потом утратил и его с приближением ночи.
Алёшка постоял с пол минуты на парадной лестнице, решая куда пойти и, так и не определившись, пошёл прямо.
Проходя мимо футбольного поля, по периметру которого высились баскетбольные щиты, Алёшка заметил как под одним из них вспыхивали алые угольки кончиков сигарет. Подойдя ближе, Алёшка узнал парней старших классов своей школы и среди прочих Димку Егорова, отчего внутренне весь напрягся. Егоров был дважды второгодник, отъявленный хулиган, имевший неоднократные приводы в милицию, и его боялось подавляющее большинство его же сверстников, так что же говорить о младших?
Почему боялись? Страх… Порой мы боимся темноты, хотя в ней ничего не кроется. Мы боимся оставаться дома одни, хотя знаем, что двери заперты и никто не может проникнуть внутрь. Почему мы боимся? ЧЕГО мы боимся?
Снежок пролетел над головой, прервав Алёшкины размышления, когда он уже миновал футбольное поле. Он обернулся, и второй снежок залепил ему прямо в физиономию. Вспышка злости затмила боль и мерзкое ощущение снега попавшего за воротник. Но длилось это долю секунды и ещё до того, как он открыл глаза, злость сменило чувство стыда и досады. Он знал, что не посмеет ответить Егорову или кому бы то ни было из тех, кто стоял с ним под баскетбольным щитом и от осознания этого на душе было во сто крат паршивей, чем от снега за шиворотом.
Но, как оказалось, когда снег был убран с лица, курильщики и не думали атаковать его. Зато Каролинка Солнцева, — девчушка, которую в компании звали Кэри или Солнышко, на год его младше и живущая в соседней с ним парадной, — помогала ему подняться, так как от удара он уселся на пятую точку опоры, и лепетала что-то о том, что она, дескать, не хотела и что это вышло совершенно случайно. А рядом с ней стояла Ольга Петровец, одноклассница Алёшки.
Надо было бы, конечно, наехать на них, но девчонка с такой неподдельной искренностью и заботой отряхивала его от снега, что Алёшка невольно сменил гнев на милость и, в конце концов, сам рассмеялся:
— Да ладно! Хватит меня шлёпать! А я уже, признаться, решил, что это Димка Егоров меня накрыл.
Едва он произнёс эту фразу о Егорове, — язык твой, враг твой, — как тут же пожалел. А Ольга Петровец сразу почувствовала нотку облегчения в голосе мальчишки и с ехидной улыбочкой спросила:
— А чего так? Боишься его?
Алёшка смутился от такого прямого вопроса, попробовал равнодушно ответить, что нет, с какой, мол, стати мне его бояться, но вышло это ужасно наигранно. Он поймал на себе внимательный взгляд Кэри и мучительное чувство стыда за свою трусость, затопило его душу.
«Чёрт! Вот толстая сволочь! — вспыхнула в Алёшке злость на Петровец за её вопрос. — И угораздило же её именно здесь и сейчас оказаться! Что теперь Солнышко обо мне подумает?»
Все эти мысли — стыд за самого себя, злость на одноклассницу, озабоченность за свой престиж перед Кэри, — пронеслись в сознании Алёшки в один миг и разбились о следующий вопрос Петровец:
— Ну, если ты такой смелый, то как насчёт того чтобы пройти подвалом мой дом?
Отказаться было смерти подобно и Алёшка, видя в этом шаге единственную для себя возможность реабилитироваться в глазах своей соседки по дому, с бравадой заявил:
— Да нет проблем!
— Ну, пойдём.
Дом Ольги Петровец стоял на окраине микрорайона, имел пять парадных и на шестой слегка загибался, что придавало ему форму буквы «Г» с очень коротенькой горизонтальной чертой. За домом проходила дорога, а за дорогой лежал пустырь, оканчивающийся у вала отстойника воды, отработавшей на многочисленных окрестных заводах.
Компания, или тусовка, как это называлось в те годы, в которых проводил свои свободные вечерние часы Алёшка, облазила все подвалы и чердаки микрорайона, постоянно меняя место своих «сходок», но волею ли судьбы или ещё по каким неведомым причинам, никогда не бывала в подвале дома Ольги Петровец.
Алёшка неделю просидел дома почти безвылазно и бывал на улице два раза в сутки: утром по пути в школу и днём по пути из школы домой. Вечерами же ветер за окном свистел столь пронзительно и студёно, что от одной мысли выйти на улицу, по коже бежали мурашки.
Но вот в ночь с пятницы на субботу, когда Борей, наверно, умчался со своими демонами в выстуженные пустыни Финского залива, и температура к утру повысилась с минус 20 до минус восьми, из-под низкой серой платформы неба низверглись вниз бесчисленные легионы снежинок. Они не спеша, без метаний и завихрений, сыпали и сыпали, и казалось не будет им конца. Однако к вечеру небесный водопад снега обмелел до слабых ручейков. Тяжёлые, пузатые снеговые тучи ушли на запад и над ними оказалась высокая синь Урана. И заискрились под лучами уходящего солнца снеговые барханы. Но вскоре снег сменил алмазный блеск на опаловый, а потом утратил и его с приближением ночи.
Алёшка постоял с пол минуты на парадной лестнице, решая куда пойти и, так и не определившись, пошёл прямо.
Проходя мимо футбольного поля, по периметру которого высились баскетбольные щиты, Алёшка заметил как под одним из них вспыхивали алые угольки кончиков сигарет. Подойдя ближе, Алёшка узнал парней старших классов своей школы и среди прочих Димку Егорова, отчего внутренне весь напрягся. Егоров был дважды второгодник, отъявленный хулиган, имевший неоднократные приводы в милицию, и его боялось подавляющее большинство его же сверстников, так что же говорить о младших?
Почему боялись? Страх… Порой мы боимся темноты, хотя в ней ничего не кроется. Мы боимся оставаться дома одни, хотя знаем, что двери заперты и никто не может проникнуть внутрь. Почему мы боимся? ЧЕГО мы боимся?
Снежок пролетел над головой, прервав Алёшкины размышления, когда он уже миновал футбольное поле. Он обернулся, и второй снежок залепил ему прямо в физиономию. Вспышка злости затмила боль и мерзкое ощущение снега попавшего за воротник. Но длилось это долю секунды и ещё до того, как он открыл глаза, злость сменило чувство стыда и досады. Он знал, что не посмеет ответить Егорову или кому бы то ни было из тех, кто стоял с ним под баскетбольным щитом и от осознания этого на душе было во сто крат паршивей, чем от снега за шиворотом.
Но, как оказалось, когда снег был убран с лица, курильщики и не думали атаковать его. Зато Каролинка Солнцева, — девчушка, которую в компании звали Кэри или Солнышко, на год его младше и живущая в соседней с ним парадной, — помогала ему подняться, так как от удара он уселся на пятую точку опоры, и лепетала что-то о том, что она, дескать, не хотела и что это вышло совершенно случайно. А рядом с ней стояла Ольга Петровец, одноклассница Алёшки.
Надо было бы, конечно, наехать на них, но девчонка с такой неподдельной искренностью и заботой отряхивала его от снега, что Алёшка невольно сменил гнев на милость и, в конце концов, сам рассмеялся:
— Да ладно! Хватит меня шлёпать! А я уже, признаться, решил, что это Димка Егоров меня накрыл.
Едва он произнёс эту фразу о Егорове, — язык твой, враг твой, — как тут же пожалел. А Ольга Петровец сразу почувствовала нотку облегчения в голосе мальчишки и с ехидной улыбочкой спросила:
— А чего так? Боишься его?
Алёшка смутился от такого прямого вопроса, попробовал равнодушно ответить, что нет, с какой, мол, стати мне его бояться, но вышло это ужасно наигранно. Он поймал на себе внимательный взгляд Кэри и мучительное чувство стыда за свою трусость, затопило его душу.
«Чёрт! Вот толстая сволочь! — вспыхнула в Алёшке злость на Петровец за её вопрос. — И угораздило же её именно здесь и сейчас оказаться! Что теперь Солнышко обо мне подумает?»
Все эти мысли — стыд за самого себя, злость на одноклассницу, озабоченность за свой престиж перед Кэри, — пронеслись в сознании Алёшки в один миг и разбились о следующий вопрос Петровец:
— Ну, если ты такой смелый, то как насчёт того чтобы пройти подвалом мой дом?
Отказаться было смерти подобно и Алёшка, видя в этом шаге единственную для себя возможность реабилитироваться в глазах своей соседки по дому, с бравадой заявил:
— Да нет проблем!
— Ну, пойдём.
Дом Ольги Петровец стоял на окраине микрорайона, имел пять парадных и на шестой слегка загибался, что придавало ему форму буквы «Г» с очень коротенькой горизонтальной чертой. За домом проходила дорога, а за дорогой лежал пустырь, оканчивающийся у вала отстойника воды, отработавшей на многочисленных окрестных заводах.
Компания, или тусовка, как это называлось в те годы, в которых проводил свои свободные вечерние часы Алёшка, облазила все подвалы и чердаки микрорайона, постоянно меняя место своих «сходок», но волею ли судьбы или ещё по каким неведомым причинам, никогда не бывала в подвале дома Ольги Петровец.
Страница
1 из 10
1 из 10
