Мое лето в Аду

Их находят, как правило, совершенно случайно, их читают лишь единожды, но жизнь тех, кто прочел такую книгу, изменяется до неузнаваемости, ибо имя ее — Книга Рока. Возможно, какой-нибудь великодушный человек пройдет по тропе своего всепрощения так далеко, что вместо того, чтобы вешаться над телом спящего врага своего при свете, уйдет в темноту леса.

… Ветер развеивает туман над землей, и под ногами — черная зияющая пропасть. Облака расходятся, и над головой — темно-синяя бездна, покрытая белой сыпью. Взор обращается внутрь, и в себе — холодная пустота. Не на что опереться, двигаться бессмысленно, любые шоры становятся прозрачны, стоит лишь надеть их, да и это бесполезно: ты покрыт миллионами глаз, устремленных в пустоту. Они сами — пустота. И ты — пустота. Можно ли мне заслониться тобой от себя же? Но ты, оно, я — эфемерны и являемся порождением одной и той же пустоты. Мой бог везде, и мне приходится ежедневно дышать им и поедать его — его волосы опутали мой мозг.

Двигайся как солнце для того, чтобы не умирать никогда. Ты стареешь потому, что больше не успеваешь за солнцем, оно обгоняет тебя и наматывает круги вокруг, усмехаясь и накидывая отрицательное время до смерти.

Но как тяжелобольных дети любят смотреть с балкона вниз для того, чтобы полюбоваться цветущим садом (и упасть вниз — они надеются на это), так и увечный смотрит, не мигая, как птица, на яркий золотой диск среди слепящей и внушающей ужас лазури.

Холодными пальцами, на кончиках которых — Истина, касаюсь тьмы в пропасти. Она сжимается для того, чтобы выпустить свои щупальца и поглотить меня. У нее ничего не выйдет — меня хранит Разочарование. Там, где Невинность срывается в темноту с криком отчаяния, Опытная Невинность твердо ступает — Уверенность и Обреченность стелют ей дорогу.

Время против меня.

С той самой минуты, как я впервые коснулся пальцев Другого, мне хочется крикнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Но за мной уже не катится голова Мефистофеля, и некому исполнить мое желание.

Деревья умеют подчинять себе время.

Я бы хотел сплестись с Другим ветками и корнями, дрейфуя зеленеющим островом от квазара к квазару, но деревьям грозит быть срубленными.

Я бы хотел быть в кристаллической черно-пурпурно-голубой реальности Тракля, глубокой и неподвижной, как погасшее солнце, вокруг которой вращается все остальное, но к моим услугам — лишь зубчатые колеса истории, беспощадно перемалывающие имена, эпохи и слова за считанные минуты.

У Времени цепкие когти и сильные челюсти. Оно не отпускает ни на секунду.

Одни лишь немцы понимали Его суть, и назвали Его скрежещущим, несмазанным Zeit. Слово — железный плевок, стекающий к краю Зеркала Вечности…