Добавить в моё избранное
39 мин, 11 сек 6428
Они являли собой жалкие останки человеческих существ, руины разумных людей, не выдержавших разрушительных влияний современной жизни.
Однажды, аккурат в начале прошлого лета, появился у Константина Петровича новый, интересный, как он говорил, пациент. То был тоже врач, из уездной больницы соседней губернии; но не по психическим случаям, а настоящий врач, хирург. Хотя психическими темами он также занимался; они и привели его прямо к нашему Нелидову в руки. Звали его, доктора этого умалишенного, Аркадий Алексеевич Ворцель. Я с ним лично никогда не был знаком, но история его тогда сильно нашумела, в нашей и соседней губерниях о нем мало кто не слыхал. Он, помимо больничной практики, проводил по ночам какие-то загадочные опыты, непонятные никому исследования. Рассказывали, что они-то и довели его до безумия.
Как говорили, доктором он слыл хорошим. Жизнь вел неприметную, скромную, и поначалу о сумасшествии его никто не догадывался. Тихий был, всегда вежливый, на вид собою невзрачный. Его чудом схватили, когда он хотел убить жену свою, а вместе с нею двух своих малолетних детей ― мальчика и девочку. Мальчику едва исполнилось два годика, а девочка была шести лет. А позже полицейские дознаватели раскопали, что до того он тайно убил нескольких своих пациентов из местных крестьян, но сумел скрыть это до времени. Он делал им операции, ненужные при их болезнях ― опыты тайные над ними ставил. Усыплял их хлороформом, вскрывал головы, чтобы мозги оказывались снаружи, и что-то в них исследовал. А потом представлял все так, будто они от болезней своих окочурились, а он им якобы помочь пытался, да не смог. И таким вот преступным образом пять невинных душ этот доктор загубил.
Суда над ним не было. Решили, что он совсем рассудок потерял, а значит, отвечать за свои дела не может. От греха подальше упрятали его в сумасшедший дом, да не в своей губернии, а в соседней. Так и попал он к нам, на попечение Константина Петровича. Конечно, убей он кого повыше, из начальства или из уездных дворян, шума было бы куда поболее. А крестьяне ― что крестьяне? Их много; как говорят, новые народятся.
Когда его к нам ― к Нелидову, то есть ― заточили, никакого лечения ему, конечно, не полагалось. Зачем лечить, если потом, коли выздоровеет, все равно на виселицу? Так что Константин Петрович к нему совсем почти не наведывался, только изредка проверял, чтобы тот был крепко связан и вовремя накормлен. Сидел он, понятно, в одиночке, с другими больными бесед не имел и в общий двор его гулять не выпускали.
В конце лета, когда шум об этом случае почти совсем утих, Нелидов наш встретился несколько раз со своим «Монте Кристо» ― так мы, сидя по вечерам у Ильина, окрестили его узника. Но новых подробностей не было, и постепенно мы забыли об этой истории ― и о безумном докторе, и о его несчастных жертвах.
В зимние месяцы, когда работы по больнице было мало, Нелидов вел со своим загадочным пациентом довольно продолжительные беседы. Он говорил об этом Юрию Кузьмичу, когда тот встречал его пару раз в городе. Но содержание этих бесед он ему не рассказал, предпочел в ответ на вопросы отшутиться. Меж тем, Захарьин заметил, и нам о том позднее донес, что Константин стал какой-то мрачный, утерял свою обычную веселость и жизнерадостный настрой.
В конце зимы, в феврале, числа доподлинно не помню, кто-то из нашей дачной компании ― кажется, Василий Михайлович ― сообщил новость: «Монте Кристо» покончил с собой. Как он умудрился это сделать, сидючи постоянно в смирительной рубашке, осталось загадкой. Слухи разное толковали, а Нелидов об этом говорить наотрез отказывался; но по всему видно было, что расстроен он этим очень. Оно и понятно, с него же спрос. Ильин Василий Михайлыч через службу свою полицейскую сумел проведать, что безумный доктор будто бы нашел на полу и проглотил не то булавку, не то кусочек стеклышка. Он ее проглотил и принялся кататься по полу, чтобы эта булавка его изнутри изранила. Потом молчал об этом несколько дней и тайно мучался, пока не истек внутри кровью. Раз как-то поутру пришли санитары с осмотром, глядят ― а он уже богу душу отдал.
Случай этот невеселый совсем выбил нашего Нелидова из колеи. Когда Федор Матвеич повстречал его весною, он был мрачен и неразговорчив. Время на беседу тратить не захотел, мол, некогда ему лясы точить, работы много. Сказал, правда, что от Ворцеля остался архив, ― бумаги его, где он записывал свои опыты и размышления, ― который, не зная, куда девать, власти передали в больницу для умалишенных, вроде как в придачу к спятившему доктору. После смерти безумца, лишившись бесед с ним, Константин Петрович решил посмотреть, что же в этом архиве содержится, и засел за него со свойственной ему основательностью.
Последний раз его снова видел Захарьин Юрий Кузьмич, они повстречались в городе. Нелидов выглядел совсем плохо, лицом почернел, был нервный весь, будто больной.
Однажды, аккурат в начале прошлого лета, появился у Константина Петровича новый, интересный, как он говорил, пациент. То был тоже врач, из уездной больницы соседней губернии; но не по психическим случаям, а настоящий врач, хирург. Хотя психическими темами он также занимался; они и привели его прямо к нашему Нелидову в руки. Звали его, доктора этого умалишенного, Аркадий Алексеевич Ворцель. Я с ним лично никогда не был знаком, но история его тогда сильно нашумела, в нашей и соседней губерниях о нем мало кто не слыхал. Он, помимо больничной практики, проводил по ночам какие-то загадочные опыты, непонятные никому исследования. Рассказывали, что они-то и довели его до безумия.
Как говорили, доктором он слыл хорошим. Жизнь вел неприметную, скромную, и поначалу о сумасшествии его никто не догадывался. Тихий был, всегда вежливый, на вид собою невзрачный. Его чудом схватили, когда он хотел убить жену свою, а вместе с нею двух своих малолетних детей ― мальчика и девочку. Мальчику едва исполнилось два годика, а девочка была шести лет. А позже полицейские дознаватели раскопали, что до того он тайно убил нескольких своих пациентов из местных крестьян, но сумел скрыть это до времени. Он делал им операции, ненужные при их болезнях ― опыты тайные над ними ставил. Усыплял их хлороформом, вскрывал головы, чтобы мозги оказывались снаружи, и что-то в них исследовал. А потом представлял все так, будто они от болезней своих окочурились, а он им якобы помочь пытался, да не смог. И таким вот преступным образом пять невинных душ этот доктор загубил.
Суда над ним не было. Решили, что он совсем рассудок потерял, а значит, отвечать за свои дела не может. От греха подальше упрятали его в сумасшедший дом, да не в своей губернии, а в соседней. Так и попал он к нам, на попечение Константина Петровича. Конечно, убей он кого повыше, из начальства или из уездных дворян, шума было бы куда поболее. А крестьяне ― что крестьяне? Их много; как говорят, новые народятся.
Когда его к нам ― к Нелидову, то есть ― заточили, никакого лечения ему, конечно, не полагалось. Зачем лечить, если потом, коли выздоровеет, все равно на виселицу? Так что Константин Петрович к нему совсем почти не наведывался, только изредка проверял, чтобы тот был крепко связан и вовремя накормлен. Сидел он, понятно, в одиночке, с другими больными бесед не имел и в общий двор его гулять не выпускали.
В конце лета, когда шум об этом случае почти совсем утих, Нелидов наш встретился несколько раз со своим «Монте Кристо» ― так мы, сидя по вечерам у Ильина, окрестили его узника. Но новых подробностей не было, и постепенно мы забыли об этой истории ― и о безумном докторе, и о его несчастных жертвах.
В зимние месяцы, когда работы по больнице было мало, Нелидов вел со своим загадочным пациентом довольно продолжительные беседы. Он говорил об этом Юрию Кузьмичу, когда тот встречал его пару раз в городе. Но содержание этих бесед он ему не рассказал, предпочел в ответ на вопросы отшутиться. Меж тем, Захарьин заметил, и нам о том позднее донес, что Константин стал какой-то мрачный, утерял свою обычную веселость и жизнерадостный настрой.
В конце зимы, в феврале, числа доподлинно не помню, кто-то из нашей дачной компании ― кажется, Василий Михайлович ― сообщил новость: «Монте Кристо» покончил с собой. Как он умудрился это сделать, сидючи постоянно в смирительной рубашке, осталось загадкой. Слухи разное толковали, а Нелидов об этом говорить наотрез отказывался; но по всему видно было, что расстроен он этим очень. Оно и понятно, с него же спрос. Ильин Василий Михайлыч через службу свою полицейскую сумел проведать, что безумный доктор будто бы нашел на полу и проглотил не то булавку, не то кусочек стеклышка. Он ее проглотил и принялся кататься по полу, чтобы эта булавка его изнутри изранила. Потом молчал об этом несколько дней и тайно мучался, пока не истек внутри кровью. Раз как-то поутру пришли санитары с осмотром, глядят ― а он уже богу душу отдал.
Случай этот невеселый совсем выбил нашего Нелидова из колеи. Когда Федор Матвеич повстречал его весною, он был мрачен и неразговорчив. Время на беседу тратить не захотел, мол, некогда ему лясы точить, работы много. Сказал, правда, что от Ворцеля остался архив, ― бумаги его, где он записывал свои опыты и размышления, ― который, не зная, куда девать, власти передали в больницу для умалишенных, вроде как в придачу к спятившему доктору. После смерти безумца, лишившись бесед с ним, Константин Петрович решил посмотреть, что же в этом архиве содержится, и засел за него со свойственной ему основательностью.
Последний раз его снова видел Захарьин Юрий Кузьмич, они повстречались в городе. Нелидов выглядел совсем плохо, лицом почернел, был нервный весь, будто больной.
Страница
3 из 10
3 из 10
