Каннибал из 7-ой квартиры

Когда Иван Иванович неуклюже застилал кровать (белье, правда, ветхое, принесла из своих запасов девочка Валентина Ивановна), пришла Серафима Аркадьевна с сыном. Устроившись на предложенном стуле с ним на коленях, она сказала, что ей восемьдесят лет, в последнее время здоровье стало совсем никуда — то давление, то сахар, то артрозы победным маршем по всему телу, то беспричинная слабость. А с мальчиком Витей хоть стой, хоть падай, тяжело с ним, такой шустрый, за ним глаз да глаз нужен…

— Я вас понял. Вы хотите скорее реинкарнировать в здоровую энергичную девочку.

— Да, хочу. Но кто тогда будет смотреть за детьми и готовить?

— Я буду! — подняла руку девочка Валя. Я умею готовить и стирать на машинке.

— Эх, девочка… — вздохнула сокрушенно Серафима Аркадьевна. — Одно дело готовить и стирать на машинке, а готовить и стирать на машинке каждый день — это совсем другое дело. И еще одно меня беспокоит. Мне почему-то кажется, что Иван Иванович на мне не остановится и скоро наша квартира станет похожей на детский сад. А детский сад, скажу я вам, это для общественности с ее правоохранительными органами и изощренными бандитами есть весьма заметная штука…

— Вы все правильно догадались насчет детского сада, — чуточку покраснел Иван Иванович. — Давеча я намеревался просить вас рекомендовать мне какую-нибудь квартиру в нашем подъезде. То есть, хотел спросить, не знаете ли вы, сдаются ли в нем приличные светлые комнаты с окнами на Арбат или даже целая квартира?

— Так мы действительно все влипнем, Иван Иванович, — сказал мальчик Виталий, появившись в дверях. — Может, вам тайм-аут взять? Пока мы подрастем?

— Виталий прав, — сказала девочка Валентина. — Вам нужно взять тайм аут. Вы можете питаться обычной пищей?

— Обычной пищей! — засмеялся несостоявшийся кандидат наук. — А что он потом из этой обычной пищи родит?

— Какашку! — залился смехом мальчик Виктор Степанович.

— Я могу питаться обычной пищей со всеми вытекающими обстоятельствами, — сказал Хиггс, осуждающе посмотрев на мальчика. — А вас, Серафима Аркадьевна, я постараюсь носить не девять дней, но одиннадцать. И после рождения вы быстро станете девушкой лет семнадцати. Как вам такая перспектива?

— Знаю я этих девушек! — сказал бывший аспирант Виталий. — У зеркала станет крутиться, на танцы бегать, а потом в подоле нам малютку принесет…

— Между прочим, я была первым ребенком в семье, сказала Серафима Аркадьевна, а через три года после моего рождения мама с папой стали каждый год выдавать по ребенку. И я всех воспитала хорошими детьми, а по танцулькам не бегала.

— Вот-вот, не бегала, а теперь побежишь! — ухмыльнулся ребенок Виталий.

— Я думаю, греха в танцах нет, я сам частенько бегал, — ностальгически улыбнулся Иван Иванович.

— Ну так что мы решили? — вопросительно посмотрела на него Серафима Аркадьевна.

— Мы решили делать из вас девушку. Так что давайте, готовьтесь. Помойтесь вечерком хорошенько, тотальную эпиляцию сделайте. И не забудьте сходить на вещевой рынок, купите там себе туфельки, платье и всякое такое. Размеры свои семнадцатилетние помните?

— Помню! — вспорхнула со стула Серафима Аркадьевна. Вы только за Витей последите, чтобы особо не хулиганил.

Все ушли. Иван Иванович улегся на кровать, заложив руки за голову. Он решил попытаться отдохнуть перед трудным делом, в исходе которого порядком сомневался. Нет, новорожденной Серафиме Аркадьевне ничего ровным счетом не угрожало, но что станет с ним, Иван Иванович не знал, а обращаться к оракулу девочки Валентины Ивановны ему из ложной гордости не хотелось.

10.

Съедение Серафимы Аркадьевны прошло обыденно. Привычно убравшись за собой, Иван Иванович понес оставшиеся кости к мусорному баку, прятавшемуся на задах дома. Там его ожидало пяток бесхозных собак, увидев его, завилявших хвостами. Поровну раздав им кости, чтобы не устраивали свары, он вернулся в квартиру и лег в кровать. Поворочавшись минут десять из-за внутренней тревоги, не покидавшей его ум, он заснул.

Девять суток беременности прошли как всегда нормально. Десятые сутки было тяжелы, но Хиггс держался, хотя живот его распирала быстро растущая человеческая плоть, жаждавшая немедленного освобождения. На одиннадцатые сутки стало совсем плохо, поднялись температура и давление, живот вздулся буграми коленок, пяток и головы плода, бугры эти появлялись и исчезали, менялись местами. Все жители квартиры, бледные, как полотно, закусившие губы, стояли у его кровати. Несколько раз они хотели вызвать врача, но Иван Иванович категорически не разрешил.

В начале двенадцатых суток Хиггс потерял сознание. Тут делать было уже нечего, позвонили в скорую помощь. Слава богу, она не торопилась, и Серафима Аркадьевна родилась среди своих.