Добавить в моё избранное
37 мин, 53 сек 16191
— вопил Джованни — ростом он был маленький, и ему приходилось постоянно подпрыгивать, чтобы увидеть хоть что-то через чужие головы.
— Он напряг брюшной пресс! — натужно сипел Джузеппе, наваливаясь всем телом на бревно с тупого конца. — Какая дьявольская хитрость!
— Брюшной пресс! Брюшной пресс! — восторженно-испуганно подхватила толпа.
— Мерзкий чародеишка! Нас не обхитрить такими дешевыми уловками! — верещал Джованни, подпрыгивая все выше и выше в припадке религиозного безумия. — Пощекочите его кто-нибудь! Воткните ему булавку в акупунктурную точку По-Ху, это вызовет расслабление толстого кишечника! Возьмите Джузеппе за ноги и за голову, и вращайте его вместе с колом наподобие штопора!
— Вот еще колышек! Маленький колышек! — суетилась вокруг несчастного Карло старушка — божий одуванчик с тонким, но тщательно заточенным куском осины. — Ох ты, ах ты, куда же мне его воткнуть?
— O, sancta simplicatas! — возопил несчастный Карло, когда старушка все же преуспела в своей маленькой борьбе с ересью. (Поскольку продюсер фильма — Мэл Гибсон, все персонажи переговариваются на никому непонятном языке. «Вот же старая сука!» — услужливо сообщают нам значение непонятного восклицания титры внизу экрана).
— Пожалуй, можно будет в ближайшую пятницу принести в жертву Хануману нашего органиста, — заметил торговец обувью. — Потому что «Аве Мария» задом наперед мы теперь можем сыграть и без него! — торговец с некоторой опаской взялся за ручку и несколько раз повернул ее против часовой стрелки.
С балкона третьего этажа свесился сонный Кардинал Капуччино.
— Я ослышался, или тут исполняли «Аве Мария» задом наперед?
— Вам послышалось, Ваше Святейшество, — перепугано затараторили горожане. — Тут вот, извольте взглянуть, шарманка, да, обычная, пиликает что-то несуразное.
Джованни торопливо завертел ручку в правильную сторону.
— Гмм… Да, действительно, — согласился Кардинал Капуччино. — Просто какое-то быссмысленное «тили-тили, трали-вали», а то я так удивился — какая сволочь будит меня в три часа дня, да еще и таким циничным образом. Однозначно, галлюцинации. Это, видимо от нервов и недосыпания.
Все, больше никаких оргий до пол-шестого. В следующий раз чтобы в два часа ночи все по домам — и спали как сурки!
Все расходятся по домам, улица пустеет. Уже более не Шарманщик, но все еще и не Папа (однако же, неизменно Старый) — Карло, кряхтя и постанывая, встает с мостовой.
— Фигляры! Профаны! Осиновые колы не действуют на шарманщиков! Единственное, что может нас убить — это повешение на крючке в гардеробе городской филармонии, с последующим закапыванием в оркестровой яме!
Что же я теперь буду делать, когда мне вновь захочется женщину? И как же теперь я стану отцом?!
Для меня это было трудное решение — прийти на рынок, чтобы продать шарманку, а затем на вырученные деньги купить женщину — но ведь мне очень хочется стать Отцом — представляете, меня будут называть не Старый Задрюкарло, а Папа Карло!
А постоянные детские визги и плач, как утверждают знакомые психоневрлологи, действуют на нервы столь же благотворно, что и звуки моего драгоценного ящика — так что как-нибудь переживу эту потерю.
Но теперь — теперь у меня нет ни детей, ни шарманки. О, Боже всемогущий!
Придя домой, в тесную каморку, где единственным украшением интерьера было аллегорическое панно «Дэн Браун в аду» — оно висело прямо над камином, и горевший в нем огонь значительно усиливал впечатление, Старый Карло с ужасом осознал, что или он займется изготовлением детей прямо сейчас, или… он даже боялся подумать об этом «или».
Из подручных материалов имелся только толстый, плохо обструганный осиновый кол, все еще торчащий у Карло из живота.
Бог сделал женщину из Адамова ребра. Почему бы мне не сделать себе жену из осинового кола, тем более что он в настоящий момент является в некотором смысле частью моей анатомии?
А с другой стороны, к чему столь долгий и запутанный процесс? Зачем делать женщину, чтобы потом с ее помощью делать детей, когда можно прямо так, сразу, взять, и выстругать себе сына?
Эта новаторская идея так увлекла Карло, что он, схватив рубанок и топорик, пыхтел, сопел и ухал почти два часа — даже не присев на минутку передохнуть. Когда же сын был практически готов, старик утер со лба холодный пот и примостился на колченогий табурет. Еще через секунду он, громко вскрикнув от боли «O, sancta simplicitas!», помянул недобрым словом мерзкую старушонку.
После чего, скорчив стоическую мину, выдернул злокозненный старушкин колышек — длинный, острый и, разумеется, необыкновенно осиновый — из того самого места, которое обычно соприкасается с табуреткой.
— Что же мне сделать из тебя моему сыну? — почесал он в затылке. — Может быть… — но тут же устыдился своих богопротивных помыслов, и пришел к благочестивой мысли, что лучше всего будет соорудить из этой штуковины нос.
— Он напряг брюшной пресс! — натужно сипел Джузеппе, наваливаясь всем телом на бревно с тупого конца. — Какая дьявольская хитрость!
— Брюшной пресс! Брюшной пресс! — восторженно-испуганно подхватила толпа.
— Мерзкий чародеишка! Нас не обхитрить такими дешевыми уловками! — верещал Джованни, подпрыгивая все выше и выше в припадке религиозного безумия. — Пощекочите его кто-нибудь! Воткните ему булавку в акупунктурную точку По-Ху, это вызовет расслабление толстого кишечника! Возьмите Джузеппе за ноги и за голову, и вращайте его вместе с колом наподобие штопора!
— Вот еще колышек! Маленький колышек! — суетилась вокруг несчастного Карло старушка — божий одуванчик с тонким, но тщательно заточенным куском осины. — Ох ты, ах ты, куда же мне его воткнуть?
— O, sancta simplicatas! — возопил несчастный Карло, когда старушка все же преуспела в своей маленькой борьбе с ересью. (Поскольку продюсер фильма — Мэл Гибсон, все персонажи переговариваются на никому непонятном языке. «Вот же старая сука!» — услужливо сообщают нам значение непонятного восклицания титры внизу экрана).
— Пожалуй, можно будет в ближайшую пятницу принести в жертву Хануману нашего органиста, — заметил торговец обувью. — Потому что «Аве Мария» задом наперед мы теперь можем сыграть и без него! — торговец с некоторой опаской взялся за ручку и несколько раз повернул ее против часовой стрелки.
С балкона третьего этажа свесился сонный Кардинал Капуччино.
— Я ослышался, или тут исполняли «Аве Мария» задом наперед?
— Вам послышалось, Ваше Святейшество, — перепугано затараторили горожане. — Тут вот, извольте взглянуть, шарманка, да, обычная, пиликает что-то несуразное.
Джованни торопливо завертел ручку в правильную сторону.
— Гмм… Да, действительно, — согласился Кардинал Капуччино. — Просто какое-то быссмысленное «тили-тили, трали-вали», а то я так удивился — какая сволочь будит меня в три часа дня, да еще и таким циничным образом. Однозначно, галлюцинации. Это, видимо от нервов и недосыпания.
Все, больше никаких оргий до пол-шестого. В следующий раз чтобы в два часа ночи все по домам — и спали как сурки!
Все расходятся по домам, улица пустеет. Уже более не Шарманщик, но все еще и не Папа (однако же, неизменно Старый) — Карло, кряхтя и постанывая, встает с мостовой.
— Фигляры! Профаны! Осиновые колы не действуют на шарманщиков! Единственное, что может нас убить — это повешение на крючке в гардеробе городской филармонии, с последующим закапыванием в оркестровой яме!
Что же я теперь буду делать, когда мне вновь захочется женщину? И как же теперь я стану отцом?!
Для меня это было трудное решение — прийти на рынок, чтобы продать шарманку, а затем на вырученные деньги купить женщину — но ведь мне очень хочется стать Отцом — представляете, меня будут называть не Старый Задрюкарло, а Папа Карло!
А постоянные детские визги и плач, как утверждают знакомые психоневрлологи, действуют на нервы столь же благотворно, что и звуки моего драгоценного ящика — так что как-нибудь переживу эту потерю.
Но теперь — теперь у меня нет ни детей, ни шарманки. О, Боже всемогущий!
Придя домой, в тесную каморку, где единственным украшением интерьера было аллегорическое панно «Дэн Браун в аду» — оно висело прямо над камином, и горевший в нем огонь значительно усиливал впечатление, Старый Карло с ужасом осознал, что или он займется изготовлением детей прямо сейчас, или… он даже боялся подумать об этом «или».
Из подручных материалов имелся только толстый, плохо обструганный осиновый кол, все еще торчащий у Карло из живота.
Бог сделал женщину из Адамова ребра. Почему бы мне не сделать себе жену из осинового кола, тем более что он в настоящий момент является в некотором смысле частью моей анатомии?
А с другой стороны, к чему столь долгий и запутанный процесс? Зачем делать женщину, чтобы потом с ее помощью делать детей, когда можно прямо так, сразу, взять, и выстругать себе сына?
Эта новаторская идея так увлекла Карло, что он, схватив рубанок и топорик, пыхтел, сопел и ухал почти два часа — даже не присев на минутку передохнуть. Когда же сын был практически готов, старик утер со лба холодный пот и примостился на колченогий табурет. Еще через секунду он, громко вскрикнув от боли «O, sancta simplicitas!», помянул недобрым словом мерзкую старушонку.
После чего, скорчив стоическую мину, выдернул злокозненный старушкин колышек — длинный, острый и, разумеется, необыкновенно осиновый — из того самого места, которое обычно соприкасается с табуреткой.
— Что же мне сделать из тебя моему сыну? — почесал он в затылке. — Может быть… — но тут же устыдился своих богопротивных помыслов, и пришел к благочестивой мысли, что лучше всего будет соорудить из этой штуковины нос.
Страница
2 из 11
2 из 11
