Клетка на пороге

Никарт почувствовал, что его голые плечи дрожат: может, от холода, а может из-за того, что это был первый серьёзный поцелуй в его жизни. Никарт ответил и чужой язык заполнил ему рот: вроде ничего особенного, но уши и загривок загорелись, а дыхание стало тяжёлым — словно он дышал пряностями.

Торикс обнял его за плечи, сжал их, а потом стал ласкать грудь и живот. На каждое прикосновение тело отвечало вспышкой жара, и Никарт почувствовал, что если не ответит, это пламя его сожжёт. Тот, кто его спас, был здесь, рядом, одинокий, обнажённый и жаждущий ласки.

Торикс оторвался от губ и принялся покусывать и целовать плечи, а его руки спустились ещё ниже — одна ласкала гениталии, а другая занялась ягодицами. Никарт почувствовал, что возбуждается — причём намного сильней, чем когда доставлял себе удовольствие в одиночестве. Очень робкий перед таким искушённым напором («интересно, у него было с кем-то до меня?») он робко стал поглаживать своего партнёра и Торикс, улыбнувшись, стал подаваться вверх, стараясь как можно плотнее прижаться к его тёплым ладоням. Тепло из них словно перетекало в жаждущее тело и Никарт почувствовал себя частью этого круговорота ласки.

— Только сзади не надо, — попросил он, — у меня вчерашнее ещё не прошло.

«Какая пошлятина, — подумал он, — Ну ладно, любовь знает лучше. Он всё понимает»

— Хорошо.

— Пальцем можно.

— Ага.

Никарт упёрся спиной в колючий ствол дерева и почувствовал, как губы Торикса обхватывают его член. Голые ноги увязли в слое прошлогодних листьев — надо будет помыть, как закончим. Ну ничего, вода тёплая. Надо же, а я-то думал, что дальше возбуждаться уже некуда. Когда я один, то с такой эрекцией уже начинаю конча… ох…

(А всё-таки, в следующий раз мы будем это делать в тёплой и уютной комнате)

— Торикс, можно вопрос.

— М-м-м.

— У тебя были парни до меня?

Торикс освободил рот (прохладный воздух сразу же вцепился во влажный член, который от этого стал ещё твёрже) и посмотрел на него снизу вверх, словно в чём-то провинился.

— Нет, не было. Девушек тоже.

— Даже не верится, ты такой популярный.

— Это ничего не значит. — он снова обхватил его член.

— О-о-ох!

Торикс был настолько нежен и аккуратен, что Никарт уже не ощущал ни жёсткого ствола под спиной, ни сырой землю под ногами, ни ночного ветра, пропитанного влагой. Блаженство, слово дым благовоний, поднималось из огня, полыхавшего в животе и гениталиях, оно пропитывало тело до самой последней клеточки и он понял, что ещё никогда в своей жизни не чувствовал себя таким любимым и защищённым. Позади могло быть всё, что угодно, впереди — видимо, расставание (рано или поздно, со слезами или без), но прямо сейчас всё это было неважно: ему было слишком хорошо и свободно, чтобы тревожиться и жалеть. Начиная с этого вечера в его жизни было нечто новое: человек, перед которым он мог не стыдиться себя и с которым он мог говорить о чём угодно в этом мире.

И он кончил, растворяясь в наслаждении — не утомляющем, как прежде, а чистом и тёплом, словно летний тропический океан. И он таял в этом океане, ныряя глубже и глубже, превращаясь в его рыбы, кораллы и водоросли и одновременно поднимаясь до самых небес — а из него всё лилось и лилось, словно только сейчас в нём по-настоящему открылся источник жизни.

«Правда, жизнь из этого источника уходит мимо, — подумал Никарт, — Я ведь не с девушкой это делаю. Ну и что с того?».

Это несоответствие прост не рождало в нём никаких чувств. Любовь и доверие были важнее.

Когда он открыл глаза, Торикс уже стоял напротив, обнажённый и прекрасный. Его улыбка сияла даже сквозь полумрак летней ночи.

— Я прополоскал рот, — сказал он, — Вдруг ты захочешь поцеловаться, или ещё что-нибудь.

— Это не важно. Я люблю тебя, вот.

— Что?

И они поцеловались — ещё жарче, чем в первый раз, плотно-плотно прижимаясь друг к другу горячими телами.

— Скоро утро.

— Предлагаешь по норам.

— Да. Завтра в школу, и нам надо немного выспаться, чтобы не свалиться сразу после последнего урока.

— У тебя, похоже, большой опыт ночной жизни.

— Не очень. Со мной это уже четыре месяца. Но всё это время бегал один.

— А как привыкал?

— Когда сразу много странного, быстро привыкаешь. Я ведь и в тебя влюбился как раз в то время.

— Может, это как-то связано.

— Наверное. Но теперь всё по-другому. Выспись хорошенько, после уроков у нас свидание. Куда-нибудь сходим.

— Ты такой романтичный.

— Спасибо. Я рад, что тебе приятно.

— А этот… — Никарт кивнул в сторону давнишнего коттеджа — очень легко, словно не желая касаться той стороны света.

— За него не беспокойся. Мы боимся всех, кого ненавидим и чем сильнее ненависть, тем больше страх.