«А если бы ты узнала, Что я храню в тайных комнатах»… Кремация Бонифация, «И целого Ада мало». «Катакомбы боли. Бастионы страха, Зачем я такой? Кому я нужен такой?» Телевизор, «Ада нет».
Добавить в моё избранное
42 мин, 37 сек 7785
1.
Пахло лекарствами и спиртом. Поначалу неприятный, резкий запах щипал нос и драл горло, но ко всему привыкаешь. А как иначе? Варианта в таком случае только два: либо смириться и игнорировать, либо — страдать. Но мучиться больше, чем в эти отвратительные дни, вряд ли возможно.
Лика согнула дрожащим пальцем уголок листа, несколько раз неторопливо провела по нему погрызенным ногтем и закрыла толстую книгу на трёхсотой странице. Она всегда дочитывала до конца главы или очень круглой цифры внизу страницы, иначе оторвать от чтения её было невозможно. Но медсёстрам обычно удавалось и такое. Эти женщины вообще могли практически всё — и заставить убираться в палате, и поставить больной укол, и принудить отложить книгу на полуслове — а как же? Ей ведь на капельницу! Но тем временем они могли заменить ей семью и воздать сотую часть материнской ласки, с которой, впрочем, Лика была знакома весьма поверхностно.
В их доме мама считалась человеком-праздником. Такой распространённый тип людей, которые врываются в твою жизнь раз в неделю, возможно, даже реже, устраивают фейерверк радости и подарков, а затем бесследно исчезают, оставляя тебя с раскрытым ртом смотреть вслед удаляющемуся салюту. Большая часть которого доставалась младшим братьям, или, как ласково говорила бабушка, подкидышам.
Но в больничные времена мама приходила аж несколько раз в неделю: во вторник, четверг и иногда даже в субботу она впархивала в палату, и на двадцать минут запах болезни и лекарств сменялся пряным ароматом тяжёлых восточных духов. В сумме выходило около часа за семь дней — невиданная в повседневности роскошь. Именно за это Лика благодарила свой нездоровый организм, иначе когда бы ей представилась возможность украсть столько драгоценного времени у матери?
Она приходила вчера. Выходные ещё не настали, значит, сегодня либо среда, либо пятница. Если выпадаешь из жизни, через пару дней забываешь числа, а несколько позже — и дни недели. Но какая разница, если лежать здесь осталось ещё полмесяца? Как минимум.
А за окном плыли снежинки, подсвеченные фонарём около окна. Блестел свежевыпавший снег на карнизе и первые сугробы за дорогой возвещали о мягком, незаметном пришествии ноября.
До следующего вечера капельниц больше не ожидалось, но читать уже не хватало сил. Регулярные мигрени, разрывающие мозг на две половинки, всегда приходили в самый неудобный момент, заставляя глушить боль таблетками и попытками уснуть. Анальгина или темпалгина обнаружено не было, так что остался единственный способ уменьшить убийственные ощущения — сон.
Только в этом мире из всех законов чаще всего действует именно закон подлости, и в тот миг, когда голова коснулась подушки, бессонница схватила мозг. И всё.
После двух часов пытки духотой и болью, Лика не выдержала и, скинув жаркое одеяло, перешла из палаты в общий коридор. Пусто. Большинство местных обитателей гораздо младше Лики, поэтому детское время для них закончилось, ребят же постарше она встречала совсем редко, а на ровесников натыкаться не приходилось. Тускло мигали длинные энергосберегающие лампы, а там, где вдалеке смыкались стены цвета зелёнки, и вовсе царил полумрак. Через несколько дверей приглушённо плакал ребёнок.
Кутаясь в махровый халат, Лика обнимала себя тощими пальцами и медленно плыла по кишке коридора, вслушиваясь в каждый звук.
Два последних шага она сделала совсем медленно и всё-таки вступила во тьму, где даже стены почти не видны.
А спустя миг всё погрузилось во мрак.
С периферии зрения наползла чёрная дыра, заглотила освещённую часть помещения и впитала в себя всё, за что только мог зацепиться взгляд. Резкая боль пронзила глазницы и тупым ударом отдалась глубоко внутри. Голова закружилась, и на секунду девочке показалось, что она летит в бесконечную пропасть.
Но Лика почувствовала чьи-то напряжённые руки. Рядом тонко стукнул о плитку какой-то предмет.
— Вы целы? — раздался сверху мальчишеский голос, вполне возможно, принадлежащий ровеснику — лет тринадцать-четырнадцать, не более. Но и меньше тоже не дашь. Приятные интонации, как говорит мама — поставленный голос.
— Да, всё окей, — спешно закивала Лика и попыталась высвободиться, но её держали слишком крепко.
— Присядь, — всё те же руки направили на скамейку.
— Да, спасибо… — она откинулась на стену и ощутила сквозь волосы холод шершавой поверхности. — Это быстро пройдёт, такое случается, когда я болею. А я и не видела, что здесь кто-то есть… Откуда ты?
— Со второго этажа. Решил прогуляться, у нас слишком душно… Ты уже в порядке?
— Да, вполне…
— Где-то здесь упала моя трость. Подай, пожалуйста.
— Конечно, — встрепенулась Лика и проворно нащупала на полу небольшую палочку. — Держи. Еле нашла, не видно нифига.
— Мне тоже, — весело ответил голос. — Как тебя зовут?
Пахло лекарствами и спиртом. Поначалу неприятный, резкий запах щипал нос и драл горло, но ко всему привыкаешь. А как иначе? Варианта в таком случае только два: либо смириться и игнорировать, либо — страдать. Но мучиться больше, чем в эти отвратительные дни, вряд ли возможно.
Лика согнула дрожащим пальцем уголок листа, несколько раз неторопливо провела по нему погрызенным ногтем и закрыла толстую книгу на трёхсотой странице. Она всегда дочитывала до конца главы или очень круглой цифры внизу страницы, иначе оторвать от чтения её было невозможно. Но медсёстрам обычно удавалось и такое. Эти женщины вообще могли практически всё — и заставить убираться в палате, и поставить больной укол, и принудить отложить книгу на полуслове — а как же? Ей ведь на капельницу! Но тем временем они могли заменить ей семью и воздать сотую часть материнской ласки, с которой, впрочем, Лика была знакома весьма поверхностно.
В их доме мама считалась человеком-праздником. Такой распространённый тип людей, которые врываются в твою жизнь раз в неделю, возможно, даже реже, устраивают фейерверк радости и подарков, а затем бесследно исчезают, оставляя тебя с раскрытым ртом смотреть вслед удаляющемуся салюту. Большая часть которого доставалась младшим братьям, или, как ласково говорила бабушка, подкидышам.
Но в больничные времена мама приходила аж несколько раз в неделю: во вторник, четверг и иногда даже в субботу она впархивала в палату, и на двадцать минут запах болезни и лекарств сменялся пряным ароматом тяжёлых восточных духов. В сумме выходило около часа за семь дней — невиданная в повседневности роскошь. Именно за это Лика благодарила свой нездоровый организм, иначе когда бы ей представилась возможность украсть столько драгоценного времени у матери?
Она приходила вчера. Выходные ещё не настали, значит, сегодня либо среда, либо пятница. Если выпадаешь из жизни, через пару дней забываешь числа, а несколько позже — и дни недели. Но какая разница, если лежать здесь осталось ещё полмесяца? Как минимум.
А за окном плыли снежинки, подсвеченные фонарём около окна. Блестел свежевыпавший снег на карнизе и первые сугробы за дорогой возвещали о мягком, незаметном пришествии ноября.
До следующего вечера капельниц больше не ожидалось, но читать уже не хватало сил. Регулярные мигрени, разрывающие мозг на две половинки, всегда приходили в самый неудобный момент, заставляя глушить боль таблетками и попытками уснуть. Анальгина или темпалгина обнаружено не было, так что остался единственный способ уменьшить убийственные ощущения — сон.
Только в этом мире из всех законов чаще всего действует именно закон подлости, и в тот миг, когда голова коснулась подушки, бессонница схватила мозг. И всё.
После двух часов пытки духотой и болью, Лика не выдержала и, скинув жаркое одеяло, перешла из палаты в общий коридор. Пусто. Большинство местных обитателей гораздо младше Лики, поэтому детское время для них закончилось, ребят же постарше она встречала совсем редко, а на ровесников натыкаться не приходилось. Тускло мигали длинные энергосберегающие лампы, а там, где вдалеке смыкались стены цвета зелёнки, и вовсе царил полумрак. Через несколько дверей приглушённо плакал ребёнок.
Кутаясь в махровый халат, Лика обнимала себя тощими пальцами и медленно плыла по кишке коридора, вслушиваясь в каждый звук.
Два последних шага она сделала совсем медленно и всё-таки вступила во тьму, где даже стены почти не видны.
А спустя миг всё погрузилось во мрак.
С периферии зрения наползла чёрная дыра, заглотила освещённую часть помещения и впитала в себя всё, за что только мог зацепиться взгляд. Резкая боль пронзила глазницы и тупым ударом отдалась глубоко внутри. Голова закружилась, и на секунду девочке показалось, что она летит в бесконечную пропасть.
Но Лика почувствовала чьи-то напряжённые руки. Рядом тонко стукнул о плитку какой-то предмет.
— Вы целы? — раздался сверху мальчишеский голос, вполне возможно, принадлежащий ровеснику — лет тринадцать-четырнадцать, не более. Но и меньше тоже не дашь. Приятные интонации, как говорит мама — поставленный голос.
— Да, всё окей, — спешно закивала Лика и попыталась высвободиться, но её держали слишком крепко.
— Присядь, — всё те же руки направили на скамейку.
— Да, спасибо… — она откинулась на стену и ощутила сквозь волосы холод шершавой поверхности. — Это быстро пройдёт, такое случается, когда я болею. А я и не видела, что здесь кто-то есть… Откуда ты?
— Со второго этажа. Решил прогуляться, у нас слишком душно… Ты уже в порядке?
— Да, вполне…
— Где-то здесь упала моя трость. Подай, пожалуйста.
— Конечно, — встрепенулась Лика и проворно нащупала на полу небольшую палочку. — Держи. Еле нашла, не видно нифига.
— Мне тоже, — весело ответил голос. — Как тебя зовут?
Страница
1 из 13
1 из 13
