Идол

Барабанные перепонки — вот ключ к ответу, зашифрованный в этом трупе.

Идола нельзя увидеть и описать. Он — самое страшное, ужасное и разрушающие. Он — звук, который наклоняет небо и останавливает пространство. Ты не видишь его и пока ты жив, но это страшнее смерти. Извини, мне пора… Я выйду с тобой на связь чуть позже, если тебе, конечно, есть ещё что спросить…

Прошло несколько дней. Я перестал выходить из дома, запасов еды хватит примерно на неделю. Я выключил телевизор из розетки, и задвинул его под стол. Чтобы узнать обстановку, нужно было просто в окно посмотреть — город пустой.

Поспать удавалось совсем немного. Обрывки снов разрывались в висках. Каждый раз я оказывался на углу своего дома, каждый раз видел упавшее небо, и чувствовал разрушение реальности, как таковой. Жуков не стало больше, но среди них я разглядел много знакомых лиц, и не нужно было звонить им, чтобы понять — они съедены.

Несколько раз я выходил на связь со Святым Эльмом, он в подробностях рассказывал мне о примитивных понятиях, таких как боль и смерть, симметрия и разрушение. И рассказы эти были самыми ужасными из тех, которые я когда-либо слышал. Эльм глубоко погружался в суть вещей, настолько абсурдных, и очевидных в то же время. Будь я слабым, я бы уже сошел с ума. Но я старался хранить силу, вот только сам не знал для чего.

Я стал вести дневник, и молиться перед сном. Я читал «Отче наш», и дрожал как припадочный психопат, ведь я шлю молитвы совсем другому богу.

Ещё через пять дней я включил телевизор в сеть. Все каналы показывали лишь настроечную таблицу. Яркие полосы, белые цифры, полоски ахроматических тонов, будто тест на беременность, круги, вписанные в них треугольники и квадраты. Сны зомбоящика.

Последняя вскрытая банка тушенки на дне ведра. Еды больше нет. Я нехотя одеваюсь, запираю квартиру и выхожу на улицу. Я знаю, что увижу, поэтому не тороплюсь, не ускоряю шаг.

Человечество оставило свой смрадный след, и лишь избранные и просвещенные психи понимали, откуда берутся звуки перед сном, и в какие неведомые точки антипространства они уводят.

Кажется, что закатное солнце моргает. Этот свет испепеляет глаза и травит мозг, стоит ему только пробраться сквозь веки.

Я заворачиваю за угол дома и понимаю, что ничего больше нет. Там, где был магазин, двор с детской площадкой и другой дом — теперь пустота. Пустота такая, о которой невозможно рассказать словами. Логичная и абсурдная одновременно, и из этой пустоты сочится звук, елей шумов всех цветов.

Людской род это лишь старая, деревянная пристройка рядом с огромной психушкой, что зовется космосом звуков. Пень, кишащий жуками, на краю леса. Черного леса, о котором писал Кэрролл, в котором любой предмет теряет свое имя. Если узнаешь, что там, в лесу, начинаешь завидовать мертвым.

Я останавливаюсь, поднимаю голову в небо. Оно упало, как в моем сне, покрылось коростой ржавчины. И в этой ржавчине я вижу ответы. Люди пленили себя иллюзиями прогресса, и никто не знал, что на самом деле отпечатывается в облаках. Что стоит у тебя за спиной, когда ты читаешь это, или когда смотришь в зеркало, и не видишь там не свое отражение.

Зарождается новый звук. От этого звука стонет осколок мира, спайка всех шумов, которые когда-либо производили себя на свет.

Я падаю на колени, прижимаюсь к холодной имитации асфальта. Жуки спешно заполняют прогрызенный угол. Бетонный гроб, фаршированный насекомыми скоро исчезнет.

Оно приближается.

Оно открывает крышку неба, и смотрит на меня. Я чувствую Идола каждой клеткой своего жалкого тела, а если подниму глаза, я тут же инстинктивно вырву их от увиденного.

Чистый звук пустоты, немыслимый, сумасшедший страх всех и каждого, кто когда либо рождался в червивом трупе матери земли, обманутый и обезличенный.

Что убило их? Что говорило голосом, смертоносным и страшным шумом?

Я хочу взглянуть ему в глаза, но боюсь того, что буду видеть его даже когда исчезнет время и окончательно распадется пространство.

Оно уже тянет ко мне руку.

Вот я какой, последний, переживший человечество. Единственный пленник, кто знает судьбу.

Разума нет, нет слов, нет мыслей, нет деталей, нет тела. Есть лишь страх и шум. И будто бы меня протаскивают в сквозное отверстие пыльной квартиры, через каменные стены, заставленные непонятным хламом.

Подними глаза… посмотри в лицо.

Нет, я никогда не сделаю этого, потому что я уже знаю, как выглядит Идол. И все на земле знали, но не догадались. Каждый знает этого врага внутри нас, и если бы мы справились с ним… не было бы…

Идол — это… это…