Идол

Недосып и стресс опускают рычаги, и я уже не здесь, комната тает и рассыпается, телевизор бубнит, но это уже не голос из снов, это смехотворное блеяние реальности, из которой я ухожу.

Угол моего дома. Оранжевое, скошенное небо. Я опять здесь, но в то же время я чувствую, будто что-то поменялось. Статичность сала опасной, наполнилась чужеродным хаосом.

Неизменный источник оранжевого света сияет ещё сильнее. Он застыл в рухнувшем на землю небе, но за мертвым фатумом я не вижу горизонта. Одновременно я смотрю на двор и из окна своей квартиры, вижу небо, маленькое и упавшее, и в то же время вижу, как в углу здания жуки прогрызают дыру.

Они — человечество? Их что-то напугало, они хотят спрятаться.

Снова резкий звук с неба, он длиться доли секунды, но в нем вечность. Чудовищно низкий бас, рычание и крик сцепились в одну квинтэссенцию, и давят с неба. Что-то хватает меня, и подносит к глотке, я не могу обернуться, но боюсь каждой клеткой своего тела.

Оно сделано из звука… Звуковой идол.

На вспотевшей простыни расплывчатые отпечатки моего тела. Туринская плащаница заблудшего журналиста, мозг буксует и бунтует, в ушах все ещё звенит. После пробуждения я оказался на полу, видимо упал от страха с дивана, пуль от телика упирается в позвоночник.

Я медленно встаю, ноги трясутся как ивовые прутики. Бреду в ванную комнату, смотрю на себя в зеркало, открываю кран, смачиваю ладонь под струей и провожу по лицу. Приятный холод по коже, распространяется, словно газ в квартире самоубийцы.

Уже утро. Холодный свет осени стучит в окно, на удивление яркий день, только двор пустой. Из моего окна видно детский сад, обнесенный забором. Обычно там полно детей, сегодня нет никого, даже сторожа.

Стаскиваю с себя потную майку и кидаю в тазик с отломанными ручками. Начало нового дня. Новости по телевизору начали новый шквальный обстрел общественного сознания. Интервью с политиками, министрами, милицией, врачами. На всех каналах разные лица и все ломают головы.

А я уже почти всё знаю.

Жалкие потуги спасти материальный мир, где человек определяется через вещь. И никому не приходит в голову подняться над этой ситуацией. Происходит что-то странное, и никакие комендантские часы не помогут. Разве эти лица с экрана, эти чиновники и начальники безопасности не слышат голоса перед сном?

Пока греется чайник и варится картофель, иду в зал, беру со стола распечатку и иду в туалет. Раньше у меня была привычка, сидя на толчке, отрывать ржавчину с труб. Я не видел в этом действии особого смысла, пока СМИ не начали отрывать слои общественного благополучия. Методично и четко, слой за слоем, подавать людям инъекции страха.

Но пока ржавчина подождет. Изучаю распечатку.

В корнуэльском фольклоре главными героями являются мурианы, которых считают бывшими небожителями.

Интересная аллегория на общество.

Они были способны превращаться в животных и птиц…

Что же здесь подразумевается? Лицемерие, массовые пороки, гиперактиваня ложь?

… и делали это так часто, что нарушили закон, и поэтому с каждым новым превращениям мурианы становились всё меньше и меньше, и в итоге уменьшились до размера букашек. Своим внешним видом они напоминали жуков с человеческими лицами.

Я отвожу глаза от распечатки, а потом и вовсе затыкаю её за батарею.

В душе загорелась безнадега, сначала как лучинка, потом костер, и вскоре яркий тайфун. Мы все обречены. Звук перед сном и ночные кошмары заставляют поверить в мир, который находится за гранью нашего понимания. И люди будут исчезать, потому что общество погрязло в грехе.

Тысячи дней люди примеряют на себя «животные роли», и никто не замечает, как запутывается в звуках, в воплях собственной души, в нематериальном мире, который никогда не познать, потому что нельзя увидеть. Но можно услышать, если переступить предел, куда ещё не ступала нога человечества… реальные сны.

Моей ноги коснулся палец. Черный, как нефть, с хитиновым ногтем, он полдень опустившегося неба, протиснулся отверстие под дверью, и скреб по коже.

Я вскочил, спешно натянул на себя штаны, вжался спиной в холодную стену и резко открыл дверь. Мысли перепутались в нервный клубок, и, наверное, я бы погиб от психического шока, если бы это действительно был чей-то палец.

Нет, это просто жук. Большое черное насекомое пробралось в квартиру, а теперь уползает по направлению к окну.

Я выбегаю из туалета, облокачиваюсь на стены, едва держу себя в нужном состоянии, трясусь, как листик клена дьявольским, осенним утром. Реальность снова замирает, картинка на телевизоре останавливается, предметы перестают дышать, словно на картине, даже сердце не бьется. Есть только одно движение, семенящие на маленьких ногах поперек кухни.

Жук оборачивается, и мне мерещится, будто на меня смотрит лицо Тараса.