Тьма (Город #0)

Едва Пётр Алексеевич подумал о том, что всё обошлось, волнообразная диаграмма, отображающая показания сердечной деятельности Девятова, превратилась в тонкую, бесконечную прямую линию.

На приборной панели системы жизнеобеспечения вспыхнула красная лампа. И хотя сквозь шум моторов не было слышно тревожного сигнала издаваемого контрольной аппаратурой, Зварыгину и без этого было понятно, что сердце профессора остановилось.

Команда медиков, сопровождающая Девятова, слишком увлечённая собственной безопасностью, вряд ли бы заметила наступление клинической смерти профессора, без помощи Пётра Алексеевича.

Не теряя драгоценного времени, Заврыгин незамедлительно организовал действия по спасению Василия Фёдоровича.

Мысленно Заврыгин отдал себе должное — похоже, что он рвался в этот полёт не напрасно, так как его худшие опасения, связанные с возможной невнимательностью медицинского персонала имели самые неоспоримые подтверждения.

Электрический разряд, ударивший в обнажённую худую грудь Девятова, сотряс его тело, но сердце не возобновило сокращений.

Медик, возившийся с маской для искусственного дыхания, выглядел растерянным.

— Что случилось? — прокричал Заврыгин, приблизившись к пареньку.

— Не работает… — виновато сообщил Сергей, беспомощно разведя руками.

Пётр Алексеевич, на мгновение лишился дара речи.

Как бы сейчас ему не хотелось наброситься на нерадивого медика с обвинениями в его адрес, Заврыгин сумел себя остановить — сейчас не время выяснять, как его сотрудники могли допустить подобное, главное было сделать всё для спасения стремительно умирающего человека.

— Делай искусственное дыхание рот в рот! Немедленно!

Сергей поспешил выполнить приказ своего начальника.

Но, какие бы усилия команда медиков не прикладывала к оживлению профессора Девятова, его тело по-прежнему продолжало оставаться неумолимо остывающим трупом.

Понимая, что он сделал для спасения профессора всё возможное, Петр Алексеевич, тем не менее, чувствовал, что на каком-то этапе совершил непростительную ошибку.

Потрясённо глядя на тело бесповоротно умершего Девятова, Заврыгин, находясь в состоянии сильнейшего потрясения, видел всё с невероятной чёткостью — каждую пору на потемневшей коже профессора, каждый волосок. И когда где-то, совсем рядом, полыхнула ослепительная молния, а вслед за ней последовал оглушительный грохот грома, Заврыгин его не услышал — из-за того, что в яркой вспышке увидел широко открытые глаза профессора, глядевшие прямо на него. И было во взгляде Девятова, что-то дикое, пугающее. То, что сразу же с новой силой всколыхнуло в памяти недавний ночной кошмар.

С другой стороны Пётр Алексеевич испытал облегчение от того, что Девятов наконец-то пришёл в себя. Его не смущал тот факт, что приборы, фиксирующие показания жизнедеятельности, как и прежде, уверяли его в том, что пациент мёртв — сбои в работе аппаратуры были скорее закономерность, чем исключением, и в большей степени приходилось доверять собственным глазам, чем показаниям, каких-либо устройств.

Поборов секундное замешательство, вызванное странным, почти плотоядным взглядом пациента, Пётр Алексеевич уже хотел было крикнуть своим ассистентам о том, что реанимированный вышел из комы, но так и не успел этого сделать, потому что медик, делавши искусственное дыхание, истошно завопил, пытаясь отстраниться от внезапно очнувшегося профессора, но что-то помешало ему сделать это в полном объеме, и он, не переставая кричать, судорожно извиваясь всем телом, завис в пятнадцати сантиметрах от лица профессора.

Пётр Алексеевич решительно ничего не мог понять до тех пор, пока совершенно внезапно Сергей не освободился от той невидимой силы, которая так прочно удерживала его возле профессора, и тогда Заврыгин понял истинную причину произошедшего — нижняя губа парня была оторвана почти начисто и теперь рваным лоскутом, на тонкой полоске кожи болталась на подбородке, открывая жуткий вид на безукоризненно ровный ряд нижних зубов.

Подняв руки вверх, парень прикоснулся к лицу дрожащими пальцами и, издав вопль ужаса и боли, медленно осел на пол вертолёта, и был всеми забыт, поскольку к тому времени вышедший из комы профессор стал источником всеобщего пристального внимания.

Закреплённый на носилках прочными ремнями Девятов начал неистово рваться, пытаясь освободиться от своих пут. При этом он вёл себя, как самое настоящее дикое животное, попавшее в западню — выл, рычал, издавал нечленораздельные жуткие звуки, совершенно не напоминающие человеческую речь.

— Нужно срочно поставить ему успокоительное, иначе он покалечит себя! — немного придя в себя, распорядился Пётр Алексеевич, обратившись к ближайшему к нему медику.

Выйдя из минутного оцепенения, мужчина извлёк из чемодана с медикаментами необходимую ампулу и без заминки начал наполнять одноразовый шприц её содержимым, а затем, склонившись над профессором, отточенным движением глубоко ввел иглу в мышцу на плече Девятова.